она показалась землистой на вкус.
— Это… его кровь на вкус как осеннее утро, — сказала она.
— Мне немного завидно. — Я скользнул рукой по мягкой плоти ее задницы, проведя пальцем и войдя в тугую плоть. Все ее тело напряглось, и она резко вдохнула. — Это больно?
— Нет, — прошептала она, ее грудь быстро поднималась и опускалась на мою. — Просто ощущения другие.
— Но хорошо? — Я внимательно наблюдал за ней, ища любой намек на дискомфорт, оставаясь под ней неподвижным.
Поппи прикусила губу.
— Да.
Я улыбнулся ей, а затем снова начал двигать бедрами.
— Ты читала о чем-то подобном в дневнике мисс Уиллы?
Ее лицо стало еще розовее.
— Возможно.
Я грубо усмехнулся, захватив своими губами прикушенную ею губу. Руки на моих плечах дрожали.
— Тебе было интересно, когда ты его читала? Готов поспорить, что да.
— Может быть, немного, — сказала она.
— Боги. — Я укусил ее за шею, избегая почти заживших следов от укусов. — Я в восторге от этой гребаной книги.
— Не удивлена слышать это… — Она дернулась, и почувствовала себя более горячей, более влажной. — Не думала, что это будет как… — Ее стон превратился в дрожь всем телом, когда я вошел глубже. — Я не думала, что это будет как…
— Что например?
— Как сейчас. — Ее лоб прижался к моему. — Горячо. Жарко. Полно.
Ее дыхание зациклилось, то задерживаясь, то отпуская, и я не думаю, что она поняла, что я больше не направлял ее движения. Она скакала на мне, ее дыхание обжигало мои губы, ее тело двигалось в извилистых изгибах и толчках. Она наслаждалась порочностью. В полной мере. Я слышал это в тех вдохах. Я чувствовал, как она сжимается вокруг моего члена и пальца. Когда она кончила, то вместе с ней кончил и я. Разрядка потрясла нас обоих, оставив у меня ощущение, что я потерял контроль над всеми мышцами своего тела.
Мне потребовалось много силы воли, чтобы выйти из нее и оставить на кровати, снова свернувшись на боку, с видом тщательно оттраханной самым непристойным образом. Я не стал задерживаться в купальне, быстро привел себя в порядок и вернулся к ней, присев у ее бедра.
Поппи не спала, хотя ее глаза были открыты лишь наполовину. В ее мягкой улыбке был покой, который я не хотел нарушать.
Но я должен был.
Она была отдохнувшей, сытой и оттраханной.
Оставалось надеяться, что эти три вещи помогут ей переварить то, что я должен был ей сказать.
— Есть кое-что, о чем мне нужно с тобой поговорить. В это будет трудно поверить, и это будет шоком.
Перемена в Поппи была мгновенной. Улыбка исчезла, и она стала совершенно неподвижной, уставившись на меня.
— Что?
Я глубоко вздохнул, потянув подол ее рубашки вниз.
— Прислужница, в которую, как ты говоришь, влюблен мой брат? В ту, которая, как он утверждает, его родственное сердце?
Ее брови сошлись.
— Миллисента?
— Да. Она. — Я судорожно сглотнул. — Она приходила ко мне в камеру несколько раз. Я знаю, что это она сказала Малику, что рана на моей руке инфицирована. А потом она пришла снова, после того как я увидел тебя. Она показала мне что-то. Вот откуда я знаю, что то, что она мне сказала, правда. Я видел это. И это невозможно отрицать. Она… она твоя сестра, Поппи. Твоя родная сестра.
Поппи
— Моя сестра? — Я никак не могла правильно его расслышать. Я села, как будто это могло как-то изменить то, что он сказал. — Она не может быть моей сестрой, Кастил.
В горле появился теплый ванильный привкус, когда он провел большим пальцем по шраму на моей левой щеке.
— Это правда, Поппи.
Как будто существовал какой-то барьер, который полностью отталкивал всю идею.
— И ты так думаешь, потому что она тебе так сказала?
— Потому что она мне показала, — мягко сказал он. — Ты видела ее без этой маски, нарисованной на ее лице?
Я нахмурилась.
— Нет.
— А я видел. — Он провел большим пальцем по изгибу моей челюсти. — Я видел, как она выглядит после того, как смыла краску и разводы.
— Подожди. Она купалась у тебя на глазах?
— Вроде того. — Одна сторона его губ изогнулась, и на правой щеке появилась ямочка. — Она, без всякого предупреждения, прямо с головой окунулась в ванну, которую принесли в мою камеру.
Это звучало как странный поступок.
Но потом я вспомнила, как она забралась на стул и лежала вверх ногами без всякой причины.
— Ее волосы не черные, — продолжил он, и я подумала о том, насколько равномерно был окрашен ее волос, как он выглядел в некоторых местах. — Это очень светлый блонд, почти белый.
Я отпрянула назад, когда передо мной возник образ женщины, которую я видела в тех странных снах или воспоминаниях. Та, которую я считала Супругой. У нее были такие бледные волосы, что они напоминали мне лунный свет. Мое сердце заколотилось.
— А ее лицо? — Кастил наклонился и провел рукой по моему затылку. — У нее твои глаза, только цвет другой. Нос. Структура ее черт. Даже наклон челюсти. — Его взгляд искал мой. — У нее гораздо больше веснушек, чем у тебя, но она почти может сойти за твоего близнеца, Поппи.
Я снова уставилась на него, охваченная бурей неверия. Почти похожа на мою близняшку? Если бы это было правдой, как я могла не заметить этого? Но маска… краска на лице… была толстой и плотной, из-за чего трудно было даже определить, какова структура ее лица.
Но он не мог быть прав. Каким-то образом его ввели в заблуждение. Обманули.
Наклонившись назад, я покачала головой.
— Это бессмыслица. Восставшие — это третьи сыновья и дочери. И если она была моей сестрой, значит, у меня есть еще два брата или сестры. И она была бы богиней.
— Я сначала тоже так подумал — что она должна быть богиней. Но, по ее словам, это не так. Единственное, что я могу предположить, это то, что она не пережила Выбраковку, и Избет использовала свои знания, чтобы спасти ее, — сказал он мне.
Из моих уст вырвался неровный смех, а в горле собралось густое, как сливки, беспокойство Кастила.
— Она не может… если она моя сестра… — Я запнулась, в горле запершило, когда я вспомнила ее отчаяние — безнадежность, которая была очень похожа на то, что я чувствовала в детстве от Айреса. Я тяжело сглотнула. — Она сказала, что видела меня, когда я была ребенком. Если то, что она говорит, правда, почему бы ей не сказать что-нибудь?
