равно, что изобразить!» — Оливер ощущал то же самое.
Неловкость унижения и ярость насилия испарились, точно набежавшая морская волна смыла их с песчаного берега души. Для любимой Оливер готов был играть любые роли, не осталось высоких или низких. Лишь бы это приносило ей счастье.
Умиротворенный, Оливер заботливо уделял внимание каждому чувствительному уголку на теле Жизели, попутно телепатически обратившись к Анеле и попросив ее прекратить распространение слухов: «Так надо, мы скоро увидимся, и я все тебе расскажу!»
Но вместо того, чтобы наслаждаться вместе с ним, отдавшись опыту умелого любовника, Жизель все больше беспокоилась, а затем мягко отстранила Оливера от себя. Он обеспокоился:
— Что-то не так, рыженькая?
Лицо Жизели скривилось, точно от боли:
— Прекрати называть меня так! Прекрати!
Оливер, истолковав ее слова по-своему, обиделся:
— Я был честен, Жизель! Я правда люблю тебя.
Ничего не отвечая и нахмурившись, Жизель оделась с явным намерением уйти. Оливер, обескураженный и расстроенный, наблюдал за ее сборами пару секунд, а затем повторил вопрос:
— Что не так, Жизель? Я теперь отвечаю за тебя и должен знать.
Жизель постаралась оттолкнуть его — грубо и зло — Оливер не шелохнулся. Жизель процедила:
— Зато я просто поиграла. Кончено. Отвали!
В изумрудных глазах зажегся нехороший огонек:
— Больше ты меня не ударишь и не принудишь, понятно? Ты женщина, а я мужчина, и хватит истерить. Договариваться не пробовала?
Жизель отрезала:
— Не о чем!
Возможно, на этом Оливер отпустил бы холодно-неприятную особу, лишившую его удовлетворения и оставившую его в смятенных чувствах, но он уже дал откат Анеле, а кроме того, действительно волновался о внезапной перемене, произошедшей с небезразличной ему Жизелью. Ответил сухо:
— Сейчас ты сядешь и расскажешь мне, что с тобой произошло. Не хочу гадать и терзаться. Будешь что-нибудь пить?
Жизель глядела исподлобья. Тема оказалась настолько деликатной, что Жизель просто не представляла, как рассказать Оливеру о проблеме. Она вложила массу сил в репетицию романтичности, но актрисой не была, и ее маски облетели, точно шелуха. Проще было уйти в оборону, изобразить бесчувственную — это Жизели удавалось почти всегда, и этому неизменно верили.
Оливер верить не желал. Сотворив шкуру — копию той, что некогда сильно привлекла Жизель — и усадив Жизель на нее, он дал ей в руки бокал ягодного сока.
— Я буду угадывать, а ты кивай или мотай головой.
Пожалуй, на такое Жизель могла согласиться.
Откинув челку, Оливер с легкой заминкой спросил:
— Я как-то не так ласкал тебя? Что-то не понравилось?
Жизель решительно замотала головой — как он мог такое подумать?! Разве ее постоянные визиты не свидетельствовали об обратном?!
Оливер улыбнулся и тут же посерьезнел:
— Ты мне не доверяешь?
Жизель опустила глаза. Конечно, она не вполне доверяла ему да и пришла со спектаклем именно по этой причине, но ее душевную боль вызывало совсем иное.
— Нет.
— У тебя просто случилась перемена настроения, и внезапно захотелось побыть одной?
Диковинное предположение! Жизель никогда не была настолько чувствительной.
— Нет.
— Ммм… Ты впервые призналась в любви и неловко себя чувствуешь? — Оливер очень внимательно вглядывался в ее лицо — точно целитель не тела, а самой души.
Да, дело было отчасти в этом. Жизель кивнула и поспешно добавила:
— Но не только!
— Ааа, — Оливер хлопнул себя по лбу и широко улыбнулся, — кажется, я понял! Тебя смущает, что я жрец.
Он угадал. Попал в точку.
Отрицание каких-либо романтических чувств давало Жизели защиту: она просто приходила пользоваться мужчиной, точно общественной игрушкой, не смущаясь тем, что другие также хотят с ним позабавиться. Это усыпляло ее ревность, хотя Жизель и старалась появляться как можно чаще, «обрабатывая» Оливера до кромешного нежелания видеться с кем-то еще.
Он стал жрецом недавно, а значит, он жаждал удивительное многообразие женщин, миллионы соперниц. И он уж явно не был расположен уединиться с одной из женщин в сакральной Церемонии.
Подобные мысли настолько ранили Жизель, что она предпочитала укрываться от них за спасительной стеной цинизма, уютной в своей надежности. Признать себя уязвимой, жаждущей обладать и боящейся потерять — все это было слишком шатким положением. Так игрушкой становилась она.
— Рыженькая… Любимая ты моя! — Оливера не смутила ни напряженность абсолютно прямой спины Жизели, ни ее молчаливость. Забрав у Жизели бокал, он горячо и крепко стиснул ее в объятиях, опрокидывая на шкуру. — Ты тоже меня любишь! Очень-очень! — утвердив это, Оливер продолжил. — Во-первых, я не обязан принимать гостей, если сам того категорически не желаю. Внимания Магнуса хватит на всех, я только помогаю ему, пока мне самому нравится. Во-вторых, я имею право вовсе уйти из жрецов и продолжать карьеру музыканта или целителя. Представляешь, как мы будем лечить вместе? Это совсем не то, о чем тебе надо беспокоиться. Хочешь, я уйду отсюда, отправлюсь с тобой, и мы станем жить в твоем доме? Там тебе и думать не придется, что меня кто-то навещает!
Уши и щеки Жизели залила краска. Оливер так точно описал все ее страхи. Жизель оказалась совершенно «раздетой» и невероятно смущенной. Разговоры по душам Жизель виртуозно умела избегать, боясь того, что разворачивалось прямо сейчас.
Однако Оливер не думал над ней насмехаться, будто признавая ее право на любые чувства и даже находя ее ревность и собственнические инстинкты естественными.
— Просто скажи, что ты ждешь, ты самая красивая и восхитительная! Просто говори, я услышу. Не бойся!
Подбадривая, Оливер целовал и аккуратно, как ей нравилось, прикусывал кожу распростертой под ним Жизели. Признания, вызвавшие дискомфорт у Жизели, наоборот раскрепостили его, заставляя проявлять свои лучшие качества.
Жизель не знала, попросить ли Оливера уйти из его покоев или остаться. Вернее, ей хотелось, чтобы Оливер убежал без оглядки, начисто забыв жреческие обязанности. Но просить Жизель не умела, она только начала отвечать на его пылкие поцелуи. Жарко, выражая свои чувства и душу через эти ласки. Так, чтобы не только она — Оливер, испытавший схожее с бесчисленными женщинами — остался доволен.
Слышал ли Оливер сокровенные желания или действовал наобум, Жизель не знала.
— Я не могу просто так отпустить тебя и оставить одну. Если ты позволишь, покажи мне свой дом, я хотел бы переночевать там. Да и тебе дома спокойнее, правда?
Жизель мягко улыбнулась:
— Давай.
«Иметь постоянного любовника» и «быть в отношениях» оказалось совершенно разными ощущениями. Хотя они с Оливером не оговаривали будущее в деталях, Жизель иррационально воспринимала себя почти его невестой. И, словно подчиняясь ее ритму, Оливер не спешил развеять ее иллюзии.
Закрыв
