Я взглянула на принца, который изредка отрывался от тарелки, чтобы удостоить ту или иную девушку короткого взгляда. Но интерес его был настолько ничтожным и пассивным, что впору бить тревогу — ни одна из девушек не могла вызвать у него даже любопытства.
— Лорд де Хог, как поживает ваш отец?
Взрыв!
Все вскинули головы, будто вынырнув на поверхность мутного озера.
Вилки замерли на полпути ко рту, челюсти перестали перемалывать пищу.
Лорд де Хог, молодой брюнет, побледнел от неожиданности.
— В добром здравии.
И теперь головы повернулись в сторону Райта, который и затеял странный разговор.
— Как вам ситуация на границе с Мейхетом?
Светская беседа, не более того. Но у всех оказалось стойкое ощущение присутствия на допросе.
— Конфликт исчерпан…
— Вам кажется? — бровь Райта изогнулась. — После завтрака я настоятельно рекомендую вам, лорд де Хог, посетить мой кабинет.
Я хорошо знала этот вкрадчивый насмешливый тон. И меня раздражало, что Берингер, черт его побери, так ловко выуживал из людей страх. И этот липкий, мерзкий страх растекся по всему залу, обволакивая каждого.
— Берингер, вам ведь не кажется, что вы можете подменить наследного принца в воспитательной беседе с его поданными, — сказал на это Эдмунд. — В любом случае, здесь не место подобным разговорам.
Райт сделал вид, что принял замечание принца к сведению, и мы опять погрузились на дно невидимого озера. До очередного вопроса:
— Лорд Кенвуд, надеюсь, ваш брат больше не хворает?
Эти, казалось бы, учтивые вопросы утягивали всех в бездну ужаса. А меня в бездну слепой бесконтрольной ярости…
— Лорд Берингер, как поживает ваша жена?
Я вдруг осознала, что все глядят на меня. Адель выронила вилку. Из рук Брианны выпала салфетка. Гофмейстер прикрыл веки и взмолился. А до меня медленно доходило, что последний вопрос задала именно я. Мой напуганный взгляд схлестнулся с взбешенным взглядом Райта.
— То есть я имела в виду… — и осеклась, понимая, что отступать поздно.
Берингер поднялся из-за стола под удивленный ропот. И стало ясно — никто не остановит его, никто не скажет ему ни слова. Он здесь чертов хозяин, и он доведен до исступления. Как зверь, как хищник, вкусивший крови и желающий подчинения, присваивающий и беспощадный.
Он подошел ко мне, а я вжалась в спинку стула. Эдмунд был настолько ошарашен реакцией своего выдержанного советника, что мог только внимать происходящему. Райт положил ладонь на подлокотник, склонился к моему уху и прошептал:
— И вас я хочу видеть в своем кабинете, Джина. И если вы не придете, я сам лично принесу вас туда. Ясно?
Отвечая: «ясно», я смела надеяться, что его остервенелого, жаркого шепота больше никто не слышал.
* * *
Едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью, Райт быстро прошагал к окну, облокотился ладонями на подоконник, с глубоким вдохом опустил голову. Никто не вызывал в нем столько эмоций, как эта жалкая вертихвостка. Она посмела спросить его о Стелле! Да на это никто не смел отважиться, разве что Аарон, но тот был чокнутым мерзавцем. Неужели Джина не боится гнева самого мрачного и злобного из живущих на этой грешной земле мужчин? И какой реакции она ждала?
Но хуже всего, что он сам не смог сдержаться. А когда склонился к ней, захотел развернуть ее лицо к себе… припасть к нахальному рту, вытянуть из нее жизнь без остатка.
Райт выдохнул и повернулся, натыкаясь на девчонку.
— Ты?!
Подумать только, она — самоубийца.
Наверняка, вышла следом, стояла и смотрела на него все это время, не решаясь окликнуть. И откуда столько безрассудной смелости?
— Я хотела… — пискнула она и замолчала.
Глаза темные, щеки горят, из прически выбился каштановый локон… губы покусаны.
За секунду в нем вскипели эмоции — гнев… чертов гнев… и жажда.
— Месяц, Джина, всего месяц, — прорычал он, — это не так долго, так ведь? Ты можешь постараться вести себя примерно?
— Дело не во мне, — сказала она.
Если бы эти губы произнесли: 'Да, милорд' или то самое пресловутое 'Ясно', Райт нашел бы в себе силы уйти. Но она снова бросала ему вызов. Однако прежде чем он успел сказать что-то, она произнесла:
— Не понимаю, почему вы так ненавидите меня?
— Хочешь знать, что я чувствую, глядя на тебя?
О, смутилась. Стоит, едва дышит, но ждет. Ее очень интересует, что он чувствует.
— Так вот… когда я смотрю на тебя, Джина эль-Берссо… — он подошел вплотную, задрал ее подбородок. Вот так и следует говорить с ней — сверху вниз, когда она не смеет даже шелохнуться. — Я хочу одного — хорошенько наказать тебя.
На секунду в ее глазах вспыхивает такое смущение, что, кажется, она попытается убежать. Но нет, покорно остается, ждет, что будет дальше. Жилка на ее шее трепещет.
Райт склонился, замерев у ее губ, справляясь с желанием прикоснуться к ним.
— Можете наводить ужас на кого угодно, это у вас хорошо получается, — сглотнув, произнесла она, — но не советую приближаться ко мне ближе, чем…
Ладонь мужчины обхватила ее щеку, а большой палец легко пробежал по сомкнувшимся губам.
— Не ставь мне условия, Джина, иначе у меня возникнет желание их нарушить.
Ее губы дрогнули, и его взгляд — прожигающий, опьяненный — проследил за этим движением.
— Даже не думайте это делать! — вдруг произнесла девчонка с возмущением.
— Делать что? Ты умеешь читать мысли, Джина, или так хорошо разбираешься в моих желаниях?
Хотя разбираться в природе его желаний не было смысла — он ведь так низко склонился к ней, шепча в самые губы, удерживая за подбородок.
— Если только вы ко мне притронетесь…
— Я же сказал, — слегка раздраженно повторил он, — не ставь мне условия. И если ты думаешь, что я собираюсь поцеловать тебя, ты ошибаешься. Я женат.
— Ваше поведение буквально кричит об этом, — язвительно проговорила она, — о вашем расчудесном браке…
— Слишком много слов, Джина, но ты до сих пор не сказала главного.
— Да?
— Ага, догадайся что именно.
— И что же? — нахмурилась она. — Снизойдите до объяснения…
— Просто попроси: «Отпустите меня, милорд».
Она вспыхнула, вырвалась из его объятий и сдув назойливый локон, пошла прочь.
* * *
Я просто в толк не возьму, как все это произошло со мной? Моя погибель стала очевидна тогда, когда я поднялась из-за стола и зашагала вслед за Райтом. Один из лакеев едва заметно дернулся, но принц остановил его жестом, наблюдая, как я покидаю обеденную залу. И даже тогда, когда между мной и Берингером произошел мучительный для нас обоих диалог, когда я, наконец, осознала причину его ненависти и ощутила слабый отклик в собственном сердце, мое поражение было неоспоримым. Единственное, что я могла сделать, чтобы сохранить крупицы репутации — убраться из Хегея.
