— Я поручу нашим парням проверить уличные камеры наблюдения. Как он выглядел помимо кашемирового свитера?
Я прикусила губу. «Дайте-ка подумать… горячий, мускулистый, с золотистыми рогами и глазами, меняющими цвет, и добавьте к этому ауру чистого секса».
— Он был очень высоким. Под два метра. Кажется, на нём был зелёный плащ цвета мха с медной застёжкой в форме оленьей головы.
— Здесь водятся настоящие неадекваты, ты это понимаешь? Надо было принять моё предложение проводить тебя до дома.
— Я могу о себе позаботиться.
— Что-то не похоже, — пробормотал он.
Мои щёки покраснели.
— Впредь буду ходить только по главным дорогам. Счастлив?
Он стискивал свою пинту смертельной хваткой.
— Сколько раз они тебя ударили?
— Не знаю. Несколько? Пару пинков… Я упоминала, что сломала одному из них нос?
— Я хочу этим же вечером получить описание всех троих. Если мне случится наткнуться на них, я выбью из них семь оттенков дерьма.
— Ладно, — я не ожидала, что он будет так меня защищать, ведь мы только что познакомились. — Спасибо, наверное.
Следующие несколько минут мы просидели в неловком молчании. Я боялась, что если мы с Габриэлем продолжим говорить о том, могу ли я позаботиться о себе, то я в итоге ударю его бутылкой по голове.
К счастью, молчание было прервано появлением светловолосой барменши, которая подошла, покачивая бёдрами. Поставив нашу еду на столик, она улыбнулась Габриэлю так, что стало понятно — у них определённо что-то было в прошлом, и это может повториться в будущем. Глянув на то, как его ореховые глаза встретились с ней взглядом, я ощутила укол ревности.
Боже, да что со мной не так? Прошлой ночью я вожделела какого-то психа, а теперь, видимо, хотела полакомиться своим коллегой?
Я отвела от него взгляд, уставившись на еду перед собой. От слоёных пирогов шёл пар. Когда барменша ушла, я вдохнула насыщенный аромат, и у меня потекли слюнки. «Может, лучше лакомиться не Габриэлем, а этой изумительной едой…»
Нет лучшей приправы, чем голод. Проголодавшись, я и сельдерей с аппетитом съем, чувствуя себя так, будто ужинаю в ресторане с мишленовскими звёздами. Но этот мясной пирог с хрустящей корочкой и гарниром из картофельного пюре и густой подливки искусил бы меня в любой момент. Я вгрызлась в корочку и откусила первый кусок; насыщенные вкусы так и плавились на моём языке.
Я едва не застонала.
— Боже, это изумительно.
— Я же говорил, что это будет вкусно, — сказал Габриэль. — Видишь? Я тот парень, который знает, о чём говорит.
Немного нахально, но я была слишком занята едой, чтобы отвечать. Мне пришлось заставлять себя кушать медленно, а не сжирать весь пирог за три укуса, как требовали мои вкусовые рецепторы.
Я отправила в рот ложку картофельного пюре с маслом.
— Есть прогресс со стишком? — с моей точки зрения существовало два варианта. Если несуб находился в состоянии психоза, то стишок, скорее всего, не имеет никакого смысла. Набор фраз, совершенно случайная кучка рифмующихся слов, которые ни к чему не приведут. Но если послание можно расшифровать, тогда у нас совершенно иная ситуация. Убийца, у которого имеется план.
Он покачал головой.
— У меня есть несколько теорий, но ничего твёрдого, — сказал он. — При условии, что это вообще что-то значит, «злой» может обозначать нашего убийцу, но я сомневаюсь, что он считает себя злом.
Я кивнула.
— Большинство убийц так не думает. Они оправдывают свои убийства, воспринимают их как необходимость. Они возвеличивают отдельные аспекты своей личности. Доброту к незнакомцам или тот факт, что они любят животных. Это помогает им объяснить свой характер в собственных глазах, и обычно у них имеется оправдание для убийств.
— Верно, — он нахмурился. — Я не уверен, что вижу смысл в психоанализе неадекватных убийц. У них всех крыша поехала. Конец истории.
Я наколола на вилку кусок мяса. Возможно, я сделала это чуточку агрессивно.
— Вся моя работа сводится к анализу убийц.
— Ага, ну… — он пренебрежительно махнул вилкой.
— Знаешь, — сказала я, чувствуя, как щёки вспыхнули от злости. — Я бы не стала говорить тебе, что работать детективом — это идиотский выбор карьеры.
— Ты права, — он вскинул бровь. — Я веду себя как тупица. Приношу свои извинения.
— Извинения приняты. Однако я отмечу, что ты сам анализировал убийцу. Ты предположил, что он не стал бы считать себя злом, и это меткое замечание. Он может считать злым своё стремление убивать, но не себя самого. Он может отстранять себя от своих действий или приписывать их вымышленному созданию вне себя.
— Например, Червовому Королю?
— Именно. Но я не уверена, что означает медведь или королева.
Он отпил пива.
— Королева и медведь. Звучит как название гей-бара.
— Остроумно, — я наколола на вилку очередной кусочек мяса. — Но я знаю, что ты не так прост, как притворяешься. Я слышу, как меняется твой акцент — иногда ты говоришь как лондонец, иногда переходишь на говор среднего класса, когда бормочешь себе под нос. Когда ты думаешь, что никто не слышит, ты цитируешь Торо, но никогда не сделаешь это перед коллегами, верно?
— К чему ты ведёшь?
— Я видела твоё резюме. Ты получил образование историка в Кембридже. Полагаю, аналитическое мышление тебе вовсе не чуждо, несмотря на реплики про гей-бар.
— Ладно, — сказал он. — Ты меня подловила. На работе я стараюсь приглушать эту свою сторону. И ты права. Я определённо в своё время начитался стихов.
— Я, может, и американка, Габриэль, но тебе не надо упрощать всё для меня.
— Принято к сведению.
— И как ты перешёл от изучения истории к работе в полиции?
— Ну, моя мама, будучи консервативной еврейской матерью, всегда хотела, чтобы я стал доктором или юристом. С точки зрения еврейских матерей, только эти две профессии являются приемлемыми. Мой папа хотел, чтобы я работал в его ресторане. У него одно из лучших карибских кафе в городе. Естественно, моим инстинктивным желанием было разочаровать их обоих. Так что я стал копом.
Я отпила глоток пива.
— И знает ли твоя консервативная мама, что тебе нравится выбивать из людей семь оттенков дерьма?
— Не могу сказать, что использовал эту фразу в её присутствии, — он лукаво улыбнулся. Я задавалась вопросом, как много раз его спрашивали о прошлом, и сколько раз он давал одно и то же нелепое объяснение о разочаровании его родителей. — Я просто говорю ей, что когда люди плохо себя ведут, я бью их шокером.
— Шокером? Разве это не слишком жестоко для британской полиции? Я думала, что вы, парни, не верите в оружие и никогда не используете ничего более радикального, чем суровое «Доброго вам дня, сэр».
Он покачал головой, но я готова была поклясться, что заметила тень улыбки.
— У некоторых из нас есть шокеры на случай чрезвычайных ситуаций. Когда преступники не прислушиваются к нашим суровым укорам.
— А у тебя есть шокер?
— В ящике стола на работе. У меня нет необходимости таскать его с собой, — он предостерегающе выгнул бровь. — Головорезы по одному взгляду на меня понимают, что со мной шутки плохи.
— Точно.
— Что насчёт тебя? — спросил он. — Как ты стала профайлером?
— Всех специальных агентов обучают как профайлеров, — машинально ответила я.
— Да, но не все они работают в Отделе Анализа Поведения, верно? Что привело тебя туда?
По словам незнакомца, встретившегося мне прошлой ночью, я питалась страхом — и это обвинение практически совпадало с определением мужика с бородкой, который описывал профайлеров как «наркоманов, подсевших на травму».
Но нельзя сказать, что мне нравилось шляться по местам преступлений. После того, что случилось с моей семьёй много лет назад, я была поглощена отчаянной потребностью понять мышление убийц и то, как мир их создавал.
Тем не менее, сейчас, в этом уютном маленьком пабе, мне не нужно ворошить эту мрачную историю.
