И вот почему я снова краснею?
— Смазка выделяется… обильней… когда женщина возбуждена, — признаюсь, запинаясь на каждом слове.
— А ты, стало быть, не возбуждена.
Слава богу, это не вопрос. Не ждёт же он, что я почувствую возбуждение в этой ситуации?
Или… ждёт?
Но… я не могу. Мне страшно. И дико. И неприятно.
Только вот… ему вряд ли такое объяснение понравится.
— Может быть… там настолько сухо из-за очистительной кабинки, — выдвигаю я спасительное предположение. — Это облучение слишком сушит мою кожу, волосы, слизистые ткани. Можно мне мыться в воде? Пожалуйста…
— Сушит, говоришь? — подозрительно тянет ри-одо, склоняясь надо мной. Смотрит испытывающе: — Хитришь, зверушка?
Ой.
Смотрю на него в ответ. Делая большие, невинные глаза, надеясь неведомо на что. Я же правду сказала. Частичную.
— Хм. А ты умна и изворотлива, оказывается. Мне это нравится. Пожалуй, с тебя действительно получится то, что нам нужно.
Нам? Кому, это нам? Может… Ох страшно что-то опять становится.
— Завтра ты расскажешь мне, как тебя возбудить, — с нажимом уведомляют меня. — Твоё тело нужно подготовить.
Видя моё замешательство, он с усмешкой ложится обратно. Притягивает меня к себе, как плюшевую игрушку. Заставляя улечься у него под боком. Обхватывает своей огромной ручищей, сжав ладонью ягодицу.
— Теперь спи, Лина, — и уже не мне: — Свет.
И спальня погружается во тьму.
Глава 19
— Лина, просыпайся, — вырывает меня из объятий сна чей-то резкий приказ.
Вздрогнув, я с колотящимся сердцем распахиваю глаза, таращась на графитовый потолок. Что случилось? Где я? Это… не камера мучнистых. Потолок… не белый.
Я выбралась оттуда.
Но не успеваю я насладиться облегчением, как снова слышу этот голос. Ри-одо — приходит вспышкой в памяти.
— Вставай, зверушка. У тебя есть обязанности. И у меня нет времени тебя ждать.
— Да. Сейчас, хозяин, — выдыхаю хрипло, садясь в кровати и сонно осматриваясь вокруг.
Поднимаю глаза на ри-одо, сидящего на краю. Наблюдающего за мной через плечо с какой-то мрачной задумчивостью.
— Жду тебя в очистном отсеке, — роняет сухо, поднимаясь.
И уходит из спальни, оставив меня собираться с сонными мыслями. Мотнув головой, сползаю с кровати. Опустив ноги на пол, с удивлением отмечаю, что он уже не такой холодный, как вчера. Или это я просто разомлевшая после сна.
Подумать только. Я всю ночь проспала под боком у ри-одо. Крепко так. Даже ни разу не проснулась. И выспалась. Чувствую себя сейчас довольно бодрой и отдохнувшей.
Интересно, зачем я ему в очистном отсеке? Может, покажет, как душем пользоваться? Наверняка ещё заставит мыть его.
От одной только мысли о тёплой воде, во мне поднимается настоящий восторг. И плевать, даже если принимать этот душ придётся с хозяином за компанию. Потерплю как-то. Не так уж и страшно к нему прикасаться. Даже эстетическое удовольствие можно получить. А свою стыдливость давно пора засунуть куда подальше. Она не поможет мне выжить.
Когда я появлюсь в ванной комнате, то есть очистном отсеке, конечно, ри-одо как раз заходит в душевую кабинку.
— Иди сюда, — приказывает, хотя даже не смотрел до этого в мою сторону. И как только заметил? Я так громко ногами шлёпаю?
Выполнить этот его приказ мне совершенно не трудно и даже в радость. Надеюсь, что хоть не ошиблась, и это действительно душевая, а не что-то другое.
Вчера кабина показалась мне большой и просторной. Сегодня одно лишь присутствие ри-одо делает её… далеко не такой уж и большой. Даже тесной. Особенно, когда позади смыкаются створки, а хозяин поворачивается ко мне лицом. В чёрных провалах глаз бушует голод. Мощное тело напряжено. И кое-что поднято в полной боевой готовности.
Шаг назад получается сам собой. И лишь прижавшись спиной к сомкнутым дверцам, я понимаю, что нарушила его приказ.
Не избегать его прикосновений. Так он кажется сказал?
Только на этот раз моя непроизвольная реакция производит на хозяина совершенно другой эффект. Мужские губы дёргаются в хищном оскале. Глаза сужаются, и тяжёлый взгляд сосредотачивается на добыче. На мне.
Миг, одно его плавное неотвратимое движение, и я оказываюсь припечатана к стенке этим огромным телом. Буквально распята. Вздёрнута вверх с прижатыми над головой руками и с разведёнными ногами. С болезненно-острым и пугающим до дрожи ощущением вжимающегося в мою промежность мужского органа.
На горле огромная лапища. Мешающая дышать. Вынуждающая неотрывно смотреть в чёрную бездну.
— Замри, зверушка. Знаешь, что такое охотничий инстинкт? — шипит он мне на ухо. И двигает бёдрами, ритмично вжимаясь… там. Продавливая мою плоть. Почти проникая.
В ушах шумит. Дыхание спирает, и снова темнеет в глазах.
— Да, — сиплю я хрипло.
— Ты и твой страх даже во мне будят звериную суть. Потребность догнать, взять, подчинить. Сломить любое сопротивление. Хочешь выжить? Тогда не провоцируй. Подчинись сама, — рычит мой хозяин.
Рука с моей шеи скользит на затылок, перехватывая волосы. Сжимая их и оттягивая голову назад. И ри-одо прижимается к моему горлу ртом. Прихватывает острыми зубами. Слизывает горячим языком мой истеричный пульс.
Меня уже трясёт в его руках. И кроет дикой смесью страха с чем-то ещё. Незнакомым и тёмным. Порочным. Стыдным. Отчего всё внутри трепещет в агонии, и кожа горит. Я вся, как обнажённый нерв. Особенно там, внизу.
— Твой запах меняется, — оторвавшись от моей шеи, отчего-то довольно тянет ри-одо. Вдыхает воздух у моего виска. — Становится более пряным и сладким. Я чувствую твою влагу, Лина.
Что?! Нет! Я не могла… Это же… ненормально. Неправильно.
Но хозяин толкается бёдрами снова. Задевает своим орудием пыток мой клитор. И в глазах темнеет.
— Ты возбуждена, зверушка, — ловит мой стон губами ри-одо.
Глава 20
Жёсткий рот вгрызается в мои губы. Внутрь врывается острый язык. Обдавая мои рецепторы цитрусовой горечью. Подчиняя и властвуя. Уничтожая на корню даже мысли о сопротивлении.
Беспомощно всхлипнув, я обвисаю в мужских руках. Непроизвольно цепляюсь за широкие плечи. И сдаюсь. Сдаюсь без боя. Оправдывая себя тем, что должна.
И воздуха уже не хватает. И врать себе больше не получается. Потому что тело предательски горит… горит от этой жестокой собственнической ласки. И подаётся навстречу, открывается ему больше.
Где-то там на краю моего помутнённого сознания даже мелькает смутная догадка, что меня, возможно, такой неправильной сделали. Там… на операционном столе у мучнистых. Марина говорила что-то про гормоны… выносливость… репродуктивную систему.
Но… может, так даже лучше. Так мне не придётся притворяться. Пусть. Пусть…
Я не буду сопротивляться. Ни ему… ни себе.
Ри-одо снова толкается бёдрами. Я чувствую, как головка его плоти прижимается к моему лону, растягивая, проталкиваясь, почти проникая… Неужели всё случится вот так? Прямо сейчас?
А в следующий миг хозяин с рычанием отшатывается от меня, внезапно отпуская. Попутно грохнув кулаком возле моей головы так, что дверцы кабинки идут трещинами.
Зажмурившись от страха перед этой вспышкой гнева, оседаю на пол. Дрожащими руками накрываю голову, защищаясь, прячась от его взгляда.
Что я сделала не так?
Почему он злится?
— Вода, — цедит отрывисто.
И в следующий же миг на нас обрушивается холодный ливень.
От неожиданности я взвизгиваю, поскальзываясь на мокром полу. Приземляюсь на пятую точку. Неуклюже и некрасиво растягиваясь у ног ри-одо. Глаза обжигает слезами обиды. На него. На этот проклятый холод, пробирающий до костей. На всё на свете.
— Температура три позиции выше, — слышу раздражённый приказ. И тут же новый, уже обращённый ко мне. — Встань!
Ещё бы это у меня так просто получилось. Абсолютно выбитая из колеи происходящим, я кое-как нахожу в себе силы подняться. Сначала на колени, потом на дрожащие ноги. Обнимаю себя за плечи, сотрясаясь всем телом. Застываю напротив ри-одо, чувствуя на себе его пронизывающий взгляд.
