той жизни. В своей новой, настоящей жизни Литара привыкла полагаться только на себя, она знала, что если она не позаботится о себе, никто этого не сделает. Но вот сейчас этот странный для нее и совсем незнакомый мужчина, сказал слова которая пронзили ее как росчерк молнии ночное небо. И осталась жизнь до этих слов и после. Она эхом повторила:
— Сделаешь сам… — словно попробовала на вкус эти непривычные звуки и слоги.
— Конечно, — Даллан замер в нерешительности посреди комнаты. Но он словно не заметил истинной подоплеки и просто продолжил: — Я думаю нужно занести дров побольше, погода ветреная, а небо затягивает тучами, будет метель. Еще раз я схожу в курятник, растоплю печку посильнее, чтобы если поднимется ветер, птицы не замерзли. Данто пожалуй тоже нужно завести в дом и не уже выпускать.
— Нужно еще принести воды из колодца, в сенях есть деревянная бочка, можно ее наполнить. — протянула Литара и выжидающе посмотрела на Даллана.
— Точно! — Даллан крутнулся на круглых пятках валенок и через плечо сказал девушке направляясь к выходу. — Подумай, что еще нужно сделать до того как начнется метель.
Хлопнула дверь. Литара осталась одна. Она задумчиво разгладила рукой одеяло и вдруг тихо рассмеялась. Могла ли она подумать, что когда-либо король!!! король!!! будет топить печь в ее хижине и кормить ее кур? Девушка откинулась на подушки и некоторое время просто рассматривала бревенчатый потолок. Невольно вспомнилась прошедшая ночь, следовало признать, что король производил впечатление. Кончено опыта у нее не было вовсе, но в коридорах для слуг и винном погребе да конюшне чего только не увидишь. Литара справедливо полагала до этой ночи что вся суть близости сводится к неловки и словно равным возвратно поступательным движениям мужчины и терпению женщины. Но ночью все было совсем, совсем не так. Даллан был так нежен, так внимателен к ней, его не смутило ни ее простое совсем не изысканное белье, ни скованность и смущение, он растворился в ней, принял ее такой какая она есть, и каждое его прикосновение и каждый поцелуй, буквально кричали о том, что он чувствует и как она нужна ему. А сейчас, он вдруг стал таким родным и близким, что хотелось закричать — это не со мной, этого не может быть.
Дверь распахнулась, Литара приподняла голову от подушки и увидела, что в комнату вошел Даллан держащий в руках увесистую охапку дров, следом за ним помахивая хвостом из стороны в сторону зашел Данто, который деловито понюхал воздух. Литаре стало вдруг нестерпимо стыдно перед своим верным другом, который хоть и был собакой, казалось все прекрасно понимал. Но Данто прошел комнату по кругу и вернулся к печке, около которой сложил дрова Даллан. Потрепав по голове собаку, мужчина повернулся к Литаре и спросил:
— Я не спросил, может быть тебе помочь привести себя в порядок? Я отнесу тебя, на ногу наверное не стоит наступать.
Литара усмехнулась сама про себя вспомнив как некоторое время назад сама выполняла функции помощника Даллна в таких простых, но таких необходимых каждому человеку вещах, и как был смущен, если не сказать испепелен стыдом мужчина, покорно, в силу слабости и болезни, принимающий эту помощь. Она не стала краснеть или смущаться, ночью между ними произошло нечто большее, смущение уже ни к чему. Поэтому Литара коротко кивнула. Даллан снял с крючка у двери тулуп, подошел ближе и запахнул его на девушке. На ноги обувать ничего не стали, травмированная нога все еще была отечной, если нога еще бы полезла в валенок, то вот обратно могло и не получиться. А разрезать валенок для того, чтобы достать ногу было бы жалко. Даллан все же в нерешительности замер у двери, держа девушку завернутую в тулуп на руках. Но Литара отрицательно покачав головой сказала:
— Не стоит, только растревожим ногу, так еще и вытащить потом из валенка не смогу. Лучше я потороплюсь, и по возвращении в дом хорошенько погрею у печи ноги.
Даллан кивнул и тепло улыбнулся девушке.
В казалось незначительных, но таких нужных заботах тихо и незаметно прошел день. Даллан постепенно передел все дела и как раз вовремя, потому что к вечеру, ветер усилился и с неба пошел снег крупными хлопьями. Стемнело, казалось, что наступил поздний вечер. Даллан пронес воды в деревянную бочку, а потом наполнил жестяную ванну, которую ему после того как он смог вставать с кровати наполняла сама Литара. На жарко растопленной печи, он согрел чугунный котелок наполненный водой и вылили в ванну, чтобы в воде было комфортно купаться. Подсев к Литаре на кровать Даллан помог девушке раздеться. Он старался не думать о близости ее тонкого и изящного тела, понимая, что уж сейчас его страсть будет не к месту. После первой ночи, а Даллан явно ощутил, что ночь для девушки была первой, Литара скорее всего ощущала дискомфорт, чем желание повторить, да и сама по себе возможность повторения была для Даллана под большим вопросом.
У Литары в хижине было небольшое зеркало, и в отсутствии девушки, Даллан рассматривал самого себя, ища в отражении ответы. Зеркало молчало, оно только демонстрировало ему явно похудевшего после болезни мужчину лет двадцати семи — тридцати, с правильными, классическими чертами лица, которые наверное можно было бы назвать красивыми. Но Даллан был критичен к себе. Литара, а именно она и только она, была для него той кто мог оценить его, а поначалу Даллану постоянно казалось, что он не просто не симпатичен девушке, а она испытывает к нему страх и неприязнь. То, что Литара не оттолкнула его прошлой ночью, вдруг поддалась ему, было необъяснимо и удивительно. Потому первое, что ожидал Даллан после нахального захвата рук девушки и поцелуев, это увесистая пощечина, а следующее, в зависимости от настроя Литары, либо изгнание в курятник, либо в лучшем случае в сени. О том, что девушка может просто напросто выгнать его на улицу в ночь, Даллан сомневался, в глубине души мужчина был уверен, что ее сердце слишком доброе для того чтобы оставить человека в Куронском лесу на ночь. Произнося заветные, для
