посмотрел, без слов прося дать договорить, подошел ближе и положил руки ей на плечи – вначале нерешительно, затем увереннее. – Не из-за того, что чувствовал бы себя обязанным так поступить, а потому, что не смог бы ждать ни дня больше… И это было бы неправильно, так как незадолго до того мою двоюродную сестру казнили, а тетя бросилась с балкона от горя после потери дочери. Как я мог пойти к твоему отцу – и своим родителям – просить твоей руки в такое время?
Хотя голос его оставался таким же напряженным, лицо Тарика смягчилось. В эти секунды он напоминал себя прежнего: яркого и невольно привлекающего внимание всех вокруг, но не замечавшего этого.
Договорив, юноша уронил руки и посмотрел на Шахразаду, ожидая, пока та соберется с мыслями. Она ответила, испытывая такие же непривычные для себя робость и нерешительность, как ранее собеседник:
– Я… Я никогда бы не подумала, что ты так поступишь…
– Ты продолжаешь меня оскорблять, невыносимая девчонка, – отголосок прежнего веселья снова промелькнул на лице Тарика. – Я просто знал, что если проведу с тобой хоть одну ночь вместе, то больше не захочу ни на секунду расставаться отныне и во веки веков.
Шахразада хотела велеть ему замолчать, чтобы он не сказал того, о чем потом пожалеет. Чтобы уберечь от новой боли.
Но Тарик решительно приподнял ее подбородок, заставив посмотреть себе в глаза, и с напором добавил:
– С тех пор, как я увидел твое падение с той стены в Талекане, наше совместное будущее казалось предопределенным. Так сильно я люблю тебя. – Его слова слетали с губ без усилий, как всегда. – Но ты больше не можешь сказать того же, не так ли? – Шахразада попыталась отвести взгляд, но Тарик не позволил и тихо попросил: – Пожалуйста, ответь мне. Пора мне услышать правду. Я… ее заслужил.
Изучая осунувшееся лицо бывшего возлюбленного, Шахразада осознала, что в последние дни он готовился к этому моменту. Хотя ни одному из них не стало легче.
– Я люблю тебя, Тарик, – вздохнула она, с величайшей нежностью положив ладонь на щеку юноше. – Но… Халид – мой дом.
Он накрыл руку Шахразады своей и серьезно кивнул. Этот короткий жест послужил единственным подтверждением услышанного, не считая едва заметно обозначившихся на стиснутых челюстях желваков. Подавленные эмоции говорили о боли Тарика гораздо отчетливее, чем любые слезы.
– Не могу передать, насколько я сожалею, что ранила тебя, – прошептала Шахразада, едва в состоянии выдавить слова из-за кома в горле, и прижала вторую ладонь к щеке Тарика, стараясь через прикосновения выразить свое раскаяние, хотя и знала, что это глупо, но не представляя, как еще загладить вину за столь ужасное предательство.
Тарик медленно отступил. Выражение на его лице казалось чужим, отстраненным.
– Я знал, что ты его любишь, с тех пор, как увидел вас вместе в Рее. Но… как полный идиот, цеплялся за несбыточную надежду.
– Пожалуйста, пойми… – Шахразада до крови прикусила нижнюю губу. – Я меньше всего на свете хотела причинить тебе боль.
– Я сам виноват, что осмелился мечтать. Рахим передал мне то, что ты сказала Теймуру: что твое сердце по-прежнему стремится ко мне и что так будет всегда.
– Я… – язык обжигал вкус меди и соли.
– Ты солгала, спасая свою жизнь. Я понимаю, – ничего не выражающим тоном произнес Тарик. – Но знай: Теймур передаст твои слова эмиру Кереджа, а тот может распространить слух дальше.
Шахразада заморгала, удивленная неожиданной сменой тактики собеседника. На его лице больше не было заметно ни следа уязвимости, лишь решительно сведенные брови и бесстрастное выражение.
Тарик снова отгородился от нее, как в последние несколько дней.
– В поселении будет безопаснее – особенно в присутствии врагов халифа-убийцы – поддерживать видимость нашего единства, – подвел он итог.
Шахразада не планировала задерживаться у бедуинов надолго, но понимала, что должна сказать хоть что-то если не в защиту Халида, то хотя бы в защиту Тарика, поэтому покачала головой, стискивая до боли в пальцах края платка, и возразила:
– Я не могу просить тебя о подобном. И не стану. Это нечестно.
– Да, – кивнул Тарик. – Но ты наверняка попытаешься уговорить меня остановить войну.
– Ты бы сделал это? – Шахразада широко распахнула глаза от удивления. – Это вообще возможно?
– Даже если так, то я все равно бы тебя не послушал, – без колебаний заявил Тарик. – Потому что всегда довожу до конца начатое и держу слово. Отказаться от своих обязательств сейчас значило бы подвести не только тех, кто меня окружает, но и себя самого.
– Тех, кто тебя окружает? – воскликнула Шахразада, ощутив внезапный и неукротимый прилив гнева. – Ты хоть знаешь этих людей, Тарик? – Она вспомнила о метке фидаи на предплечье часового перед входом в шатер шейха. – Ты оплачиваешь услуги наемников и убийц всех мастей в попытке свергнуть халифа, о котором не знаешь ровным счетом ничего! Халид не такой…
– Оплачиваю услуги наемников и убийц? – перебил Тарик и язвительно рассмеялся. – Только послушай себя, Шази! Разве ты сама представляешь, кем является твой муж? Разве не знаешь, какие истории о нем ходят? Разве не казнил этот кровожадный безумец Шиву – твою лучшую подругу? – Последние слова он растянул, подчеркивая их значение.
Подчеркивая предательство Шахразады.
Она проглотила готовые сорваться с языка возражения и только сказала:
– Все не так просто, как ты думаешь.
– Любовь и в самом деле слепа. Но себя я ослепить не позволю, – процедил Тарик, хотя в его глазах плескался целый океан эмоций. – Для меня важно лишь одно – несет ли халиф Хорасана ответственность за смерть Шивы.
– Да, – с болью прошептала Шахразада, потому что каковы бы ни были обстоятельства, непреложного факта они не меняли.
– Значит, все просто.
– Пожалуйста, – она протянула руку к Тарику. – Ты сказал, что любишь меня. Умоляю, подумай еще раз…
– Я тебя люблю, это правда, – перебил он, отстраняясь и изо всех сил стараясь скрыть свою боль. – Ничто не изменит моих чувств. Как ничто не изменит и того, что халиф убил мою двоюродную сестру и украл девушку, которую я мечтал взять в жены.
Шахразада с ужасом наблюдала, как ладонь Тарика легла на рукоять оружия. Хотя он едва не споткнулся из-за поспешного отступления, голос его даже не дрогнул.
– Клянусь – в следующий раз, когда мы с Халидом ибн аль-Рашидом встретимся, один из нас умрет.
Он знал без всяких сомнений, что совершал ошибки.
Ошибки в суждениях. Ошибки в планировании. Ошибки в понимании.
Пожалуй, можно было сказать, что он виновен в глупой гордыне собственными
