— Да, милая? — малье Сиора, кажется, уже давно сменила гнев на милость и любовалась мной, как моя родная бабушка любовалась своими откормленными сверх всяческой меры кошками. — Я так рада принимать гостей! По правде говоря, последние годы, прошедшие без моего дорогого Лауриса, были весьма тоскливыми. Первое время меня частенько навещали его коллеги из отдела научной магицины, даже из сената приезжали, представляете?
— Вот это да! — я изобразила на лице живейший интерес. — А чем занимался ваш муж в этом самом отделе?
— О, милая, это были очень, очень важные разработки и исследования. Но сказать не имею права — это секретная информация!
— И он не делился даже с вами? — поддела я свою собеседницу, параллельно размышляя о том, как бы поаккуратнее задать интересующий меня вопрос, не растягивая разговор до своего шестнадцатилетия.
— Со мной? О, милая, у Лауриса не было от меня тайн, он прекрасно знал, что я не болтушка, если речь о действительно важных вещах! Даже сейчас, когда его больше нет! О, мой муж был великим человеком. Вы же, наверное, слышали о Рабрае Карейне? Это ученик Лауриса, представляете?!
— Невероятно! — пробормотала я. — Просто сногсшибательно, угу. Малье Сиора, я, собственно, хотела спросить вас о… эм… своём кузене.
— Малье Эймери? Жаль, Лаурис не познакомился с ним! — перейти на какую-то другую тему с темы обсуждения обожаемого мужа соседке было явно тяжело. — Такой образованный, такой воспитанный юноша! И такой эрудированный. Чем-то напомнил мне Лауриса в юности. Жаль, что у него проблемы со здоровьем, я думаю, его ждёт выдающаяся научная карьера!
— А где же вы познакомились? — от нетерпения я задала главный вопрос в лоб. — Мой… эм, кузен — такой замкнутый молодой человек…
— Замкнутость свойственна людям науки! — восторженно пропела соседка. — Вот мой Лаурис…
Я прикрыла глаза, чувствуя, что сейчас взорвусь, как тот самый котёл на огне, с наглухо закрытой крышкой. Поднесла к лицу чашку с остывшим чаем, глотнула, пытаясь игнорировать плавающие в нём размокшие крошки от пирожных.
— Ох, добрый вечер, дорогой! — тем временем светски и даже с некоторым кокетством произнесла малье. — Смотри-ка, кого я привела!
Я резко поставила чашку на стол, капельки выплеснулись на скатерть. Медленно, стараясь дышать под счёт, перевела взгляд за соседку. Там, как всегда в чёрном, ещё более высокий, тощий и острый, чем раньше, ухмыляясь, отвратительно и нагло, стоял мой "кузен" Эймери. Возможно, стоял давно.
А я сижу с мокрыми волосами и в старом дурацком платье выжившей из ума старушенции из прошлого века, с губами в крошках, да ещё и расспрашиваю о нём.
Кошмар.
Глава 9. Незабываемый день рождения
Если бы я не была тогда такой злой, такой немыслимо злой на всех и всё: эту дурацкую встречу, своё дурацкое платье и перепачканное в крошках от печенья лицо, на эту омерзительно хитрую улыбочку, которую снисходительно выдал тощий глист — за прошедший год он ещё подрос, чуть раздался в плечах, и мне так или иначе пришлось бы смотреть на него снизу вверх — я бы, наверное, вылетела бы из особняка Сиора перепуганной тальпой. Нет, ещё быстрее — пулей. Но злость придала мне сил и выдержки, я раздвинула губы в ответной улыбке, надеясь, что губы и дёсны не треснут от напряжения в результате мимического самонасилия:
— Безмерно рада видеть тебя в добром здравии, дорогой кузен!
— Рад видеть тебя, сестричка! — наглый глист оказался ещё и отличным актёром. — С днём рождения! Благодарю за беспокойство, всё хорошо! Молитвами малье Сиоры, моей доброй благодетельницы!
Подхалим и сволочь! Искорки в хитрых серых глазах. А я вспоминаю, как мучал он меня в прошлом году за ту шутку с горшком, и едва сдерживаюсь, чтобы не метнуть в него блюдце.
— Сестричка, как мило было с твоей стороны заглянуть к нам!
От этого обращения сводит зубы, и ведь глист явно делает это назло. До самой последней секунды я надеялась, что Аннет ошиблась. Не может мой папа, самый лучший, самый замечательный, благородный и прекрасный человек вот так притащить в дом незаконнорожденное отродье, сына своей любовницы. Эти слова — “папа”, "любовница", "незаконный" даже в одну строчку ставиться не хотят! Стальная Космея, за что этот позор нашей семье? Бедная моя мама! Якобы ради дочери — тоже мне, великая забота! — сплавил сыночка соседке, но стоит мне уехать, и мамочка опять будет вынуждена соседствовать с этим… Не исключено, что он и ей подсовывал червей в еду!
— Ты же знаешь, я предпочитаю просто обращение по имени! — шиплю я. — Что ж, малье Сиора, спасибо за чай, но меня ждут дома…
— Раз уж ты зашла, милая, передай родителям от меня давно обещанный лосьон от подагры! — оживилась жаба-соседка. — У меня целый короб прекрасных самодельных снадобий, есть слабительное и мягкое снотворное… Не доверяю я этим целителям, солнышко. Мало ли чему они там в своих лицеях да колледжах повыучивались, после смерти Лауриса магицина идёт под откос. Разве что новое поколение остановит её стремительное падение! — она кокетливо улыбнулась "кузену", а тот ухмыльнулся, вызывая острое желание запихать ему же в рот нечищенный корень имбиря. — Эймери тебя проводит, верно, дорогой? Знаю-знаю о твоей аллергии, дорогой мой мальчик, но в дом можно и не заходить, тем не менее, девочка не должна носить тяжести!
— Разумеется, малье Сиора! — патетически проговорил мерзкий глист. Честно говоря, я бы ему в плане тяжестей не доверяла: того и гляди переломится пополам. Последний жест "кузена" и вовсе убил — он вдруг склонился над пожилой дамой, довольной, как распластавшаяся на солнце ящерица, и поцеловал ей руку.
Меня чуть не стошнило.
К сожалению, попытки уговорить малье "не утруждать несчастного мальчика" ни к чему не привели — проще было голыми руками на пару метров передвинуть особняк Флорисов. Платье мое, надёжно упакованное в узел, ещё не высохло, расчёсывать волосы хозяйскими гребнями не хотелось, и на свет я вышла пугало пугалом: дурацкое платье, лохматые космы, букет слегка повядших лилий в руках. И верный оруженосец, тощий глист с саквояжем, полным самодельного слабительного и всяких средств от натоптышей за спиной. Мальёк Сиора явно перевернулся в гробу, да не один раз… Первые несколько минут мы шли молча, я прокручивала в голове фантазии о том, как оглушаю мерзавца и бутылёк за бутыльком вливаю в него всё, что насовала мне малье Сиора. Погрузившись в эти восхитительные фантазии, я не заметила, как Эймери нагнал меня и пошёл рядом, так, будто имеет на это право. Молчание тоже первым нарушил он.
— Не говори родителям, что встретила меня, ладно?
— Не твоё дело, что мне им говорить, понял?! — мигом вызверилась я, а он примирительно поднял саквояжик со снадобьями.
— Мне нравится этот дом, да и милейшая старушка ожила, теперь ей есть о ком заботиться, дети-то и внуки её совсем не навещают. А если ты расскажешь, меня, возможно, денут куда-нибудь ещё. Всё ради тебя, о твоём же покое заботятся мамочка с папочкой…
— Сколько тебе лет? — я остановилась и развернулась. Да, он действительно вытянулся и стал более… В общем, на глиста уже не очень-то походил. И даже, наверное, уже удаляет волосы с лица, если присмотреться, хотя присматриваться, конечно же, не хотелось. Чёрные волосы спускались чуть ниже плеч.
У отца волосы тоже тёмные, но при этом между ними — никакого сходства. Как у породистого скакуна — и дворового щенка.
— Семнадцать.
— Ты уже не ребёнок. И рабство в Айване двести лет как отменили. Кто тебя может куда-то там "деть"? Иди, работай, зарабатывай себе на жизнь. Уезжай в Флоттершайн или куда-нибудь ещё. На юг. Думаю, отец с радостью тебе поможет, тратит же он сейчас на содержание тебя свои деньги!
— И этим безумно раздражает свою маленькую жадную Хортенс, — протянул парень, беззастенчиво меня разглядывая. Невольно я протянула руку ко рту и смахнула ещё пару гипотетических крошек. — А ты не думала, что это не твоё дело, сестрёнка?
