— Если уж я тебе так дорог, — опасно спокойно произнес я тогда с задумчивой улыбкой, медленно обнажая один из мечей. — Давай тогда покончим со всем прямо сейчас? Ты со всей искренностью своих чувств вернешь мне мою свободу. Охотно примешь смерть от моей руки. Ну, или справься с этим сама. Это единственный верный способ избавиться от тебя, ведьма.'
Больно. Никакая боль не способна заглушить эту. Моя девочка, как ты вынесла? Я был так груб с тобой, но ты все так же тянулась ко мне… Свет мой, любовь моя. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за это?
'Я не доверял ей. Она претворяется или я впервые ошибаюсь в своих суждениях? Впервые за почти три сотни лет. Ответ очевиден.
Хотел проверить, на сколько ее хватит. Мне было некуда торопиться, с Ханэлем можно разобраться потом. Вывести ее на чистую воду почему-то стало едва ли не первостепенной задачей. Терпеть не мог лицемерие, а люди чаще всего такие. Чем же молоденькая ведьмочка отличается от них?'
Знал бы я тогда, чем. Боги слишком коварны. Может быть, это испытание для меня? Если бы не преодолел его и не вернул наши с Аей чувства, то боги отдали бы ее дракону?
Не бывать… не бывать этому… Пусть поздно, но я бы вернулся за ней, и лишь богам известно, кто бы из нас двоих остался в живых.
Однако тогда я считал иначе… Глупец.
'Божий одуванчик с дроу-хранителем за спиной, самому смешно. Зачем ей вообще дроу понадобился, венки вместе плести?
Однако факт остается фактом, мне не уйти, пока нас связывают столь крепкие узы. Клятва сведет меня с ума, если бы я покинул девчонку против ее воли. Оставался вариант испортить отношения до того, чтобы сама видеть меня не хотела.
Раздражал то, что многого не помнил, и этим кто угодно мог воспользоваться. Раздражало, что водят за нос, а я даже не мог доказать этого. Взгляды ее кровь будоражили, сея в душе противоречия: сдаться или разоблачить, смогу ли я без нее?
Держась в отдалении, боковым зрением продолжал следить за ней, примечая привычки, в надежде обнаружить хоть что-то, на чем она проколется. Казалось, что я сходил с ума.
Нарочно не попадаясь ей на глаза, решил проследить за ней, когда она считала, что находится вне поля чужого зрения. Мысленно уже молил богов, чтобы убедиться, наконец, в своих подозрениях и жить спокойно дальше, но нет.
Откинувшись затылком к стволу дерева, восседал на внушительной ветке, скрытый от посторонних глаз. Чем больше времени проходило с момента, как очнулся на холме вместе с ней, тем больше путался в своих мыслях.
Считал себя идиотом.
Поддался чарам ведьмы, наслаждался воспоминаниями о взглядах ее нежных, мгновениях прикосновений к коже, как заботой ее наслаждался. Надо же было так попасться… Представлял, что, если действительно сам клятву принес? Очаровала? Соблазнила? Обманула? А что, если потеря памяти, ее рук дело?
И когда она искала меня по утру первой совместной ночевки в лесу, не откликнуться не мог. И огонь, что внутри пробудила, не смог унять. Все явственнее стало казаться, будто чувства, что на время заглушили, теперь стремительно набирают свою мощь. Меня с этой женщиной связывало что-то важное, чего я не мог вспомнить. Не в силах бороться с воздействием ее огромных глаз, признавал, что, если не смогу разоблачить ее в ближайшее время, уже не смогу сопротивляться.
— Не меня ищешь? — спрыгнул со своего дерева, приземляясь у нее за спиной. — Ну?
Я видел ее растерянность. Уловил и опасения, только неверно расценил причину:
— Я боялась, что ты ушел.
— Ушел? — усмехнулся, ушам своим не поверив. — Ты издеваешься? Я привязан клятвой к тебе, А-я, — четко произнес ее имя, нагнувшись к девушке ближе и пальцем постучав по виску, не сводя своих глаз с ее. — И обязан теперь следовать за тобой, как верный шорс, даже если это абсолютно разнится с моим желанием. Так куда мне можно идти, госпожа ?
— Ты можешь уходить, ты же не невольник, — проговорила горько, не в силах поднять взгляд. Вот это актерский талант! — Но я хотела бы, чтобы ты остался. Ты нужен мне, Фаль…
— Уйти, чтобы ты применила зов, когда тебе вздумается? — бешенство застелило глаза. Сколько можно водить меня за нос⁈ Пленила игрушку и нравится с нею играть, зная, что опасности для нее не существует? Еще поглядим!
— Боюсь, я не знаю, о чем ты, — изобразила, словно действительно не знает. — Фаль, послушай…
— Ты не знаешь, как меня зовут? — стоило остановиться, пока этого не сделала клятва.
Я хотел уйти, но прирос к земле, когда она прошептала мне вслед:
— Ma aret…
Резко остановился. Словно ловко выпущенной стрелой из магического лука, она попала мне в самое сердце со спины. Замер, чтобы перевести дыхание, и после медленно к ней обернулся.
— Rane ta asharat drai nao sara’ni? — ты признаешь себя моей женщиной? Это я спросил нарочно на языке темных эльфов.
— Я не знаю темноэльфийского, — она растерялась, но ее ответ был ожидаемым.
— Тогда почему сказала эти слова?
— Ты меня научил. Ты научил, как к тебе обращаться.
Сердце… предательски забилось. Не будь она человеком, наверняка бы услышала. И поняла, что ее слова меня волнуют. Чары или правда, но каждое ее слово слишком глубоко проникало в меня. Только можно ли поддаться соблазну? И навеки потерять себя.
— Как принцесса может полюбить дроу?
— Я не принцесса.
— Без пяти минут императрица в перспективе, — взял себя в руки, понижая градус в тоне. — С каких пор дроу отдают предпочтение на фоне драконьего принца?
— Думаешь, я лгу?
— Я этого не сказал.
Оцепенел, когда понял, что она собиралась сделать. Ее мягкие осторожные шаги на пути ко мне были такими медленными, что подсознательно я остерегся, чтобы не спугнуть ее. И лед ее ладоней, почему такой знакомый? Вечно мерзнет…
— Я знаю, что ты меня не помнишь, — едва не прикрыл глаза, ощущая ее руки на своем лице. Едва поборол желание накрыть ее руки своими. — Просто знай, что ты самый лучший мужчина в моей жизни. Я люблю тебя, Фалькониэль. И принадлежу только тебе.
Нас прервали, но я не смог сдержать бури чувств в своей груди. Явился волк, дабы передать опасения, что принесла с собой волчица с разведки. Нужно было отступать, но слишком быстро она отняла свои руки. Так быстро, что в моей груди образовался нарыв. И болью этой от злости на нее за чары и на себя за податливость, я поспешил поделиться. Слова, что сказал, наверняка прозвучали для нее угрозой:
— Я запомню твои слова, ведьма, — не замечая, как девушка содрогнулась от одного обращения, продолжил холодно: — Не знаю, бежишь ты от страха или капризов, но со временем ты поймешь, что играть с чужими чувствами порой чревато. И в особенности, — поймал взгляд блестящих темных глаз. — С чувствами таких, как я.'
Как же я заблуждался… Если бы в собственном сознании сейчас можно было метаться раненой птицей, я бы это делал. Биться о твердые стены, истязать себя острыми прутьями, но избавиться от жгучей боли, которую испытывала моя девочка, от отравляющего раскаяния, потому что не достоин. Не посмею молить о прощении, но буду его страстно желать.
Она принимала меня даже таким нетерпимым, жестоким и грубым, прощала колкости и молчала об обидах, жаждала моей ласки, а натыкалась на холодность и безразличие. Получала колотые раны в сердце в ответ. Если бы мог, всех их забрал бы себе.
Вызов ревности в баре, когда возжелал видеть ее эмоции, или ненастоящий разрыв нашей связи в храме дроусских богов — в своем ли я был уме⁈ Я должен был врагов сравнять с землей, тех, кто заставил нас пройти через все это, но не допустить того, чтобы на душе моей девочки появились новые глубокие раны. Ведь я как никто знал, как она привязывается, как любит, доверяет. И как за это больно платить.
