– Мелиор, Джей, а Либастьян на всех своих картах делал одинаковую рубашку?
– Ты чего, с мачты рухнул и об палубу головой долбанулся? – непосредственно удивился вор и картежник, слегка перебравший экзотического зелена вина. – Конечно нет! У каждой колоды Либастьяна, как и у любого уважающего себя мастера-рисовальщика, особый узор. Копирование рубашки – удел простофили ремесленника, а для настоящего мастера вторично использовать собственный узор или украсть его у другого мастера – неслыханный позор и бесславный конец карьеры!
– Почему тебя это интересует? – Мелиор мигом уловил, к чему клонит пират, и ленивая дымка в голубых глазах бога слегка поредела.
– Есть у меня одна любопытная штуковина, я ее при абордаже судна бродячих купцов в сборнике атласов нашел, да так закладкой и оставил, – принялся объяснять Кэлберт, поигрывая золотым кольцом в ухе. – Рубашка и узорец по краю точь-в-точь как здесь, только картинки никакой нет, а вместо нее одна чернота.
– Доставь свою находку сюда, – попросила Элия, и пират, чуть насупив брови для пущего сосредоточения, сплел заклятие притяжения вещи. Через минуту с высоты в полметра на руки богу упал здоровенный толстый фолиант.
Кэлберт крякнул от неожиданности (высоту для переноса предмета опять не получилось рассчитать безупречно!) и, раскрыв старинный атлас с магическими картами Океана Миров, изменяющимися одновременно с малейшими реальными трансформациями ландшафта в мире физическом, вытащил из него пластинку уже знакомого размера и оформления. Пират оказался прав, вместо рисунка на поверхности карты была лишь чернота.
– Может, подделка какая? – почесал в затылке Кэлер, повертев таинственную карту в руках.
– Дайте ее мне, – настойчиво потребовал Мелиор и, едва взяв пластину, покачал головой: – Нет, это не фальсификация. Я могу ручаться за подлинность работы Либастьяна. – Принц чуть подумал и довольно кивнул самому себе: – Есть все основания утверждать, что это произведение принадлежит к той же колоде, что и первые две карты.
– Но почему она черная? – поставил вопрос ребром Рик. Принц слегка ревновал к успеху находки Кэлберта, несколько затмившей его собственные достижения.
– Кто знает, – несколько манерно закатил глаза Мелиор. – Художники часто пишут странные картины. Чрезвычайно странные.
– Но не настолько же они того, – Элтон пошевелил в воздухе пока еще целой ручкой, – чтобы черные фигуры рисовать?
– Ты не знаешь художников, брат, – растянув губы в снисходительной улыбке, заверил принца Мелиор. – Порой их работы настолько бессмысленны для всех, кроме них самих, что остается только удивляться. И черные фигуры еще не самое бессмысленное из творений. Если художник знаменит и его славное имя гремит в мирах, коллекционер купит любую работу, а ценители творчества отыщут смысл в самой нелепой мазне.
– Цель которой одна – зашибить деньжат, – хохотнул Кэлер, прекрасно понимавший потребности жившей на широкую ногу творческой братии в звонкой монете.
– Но зачем Либастьяну черная карта? – поразился Лейм, педантично изучив непроницаемо черное пятно на пластине, просмотрев ее на свет естественного пламени и магического огонька, вызванного для проверки. – Он же рисовал Колоду для Пасьянса Джокеров не на продажу!
– Может быть, он не мог увидеть лица той карты, которую должен был изобразить? – предположила Элия.
– Или ее не видим мы, – проницательно заметил Энтиор и не без высокомерия пояснил свою мысль озадаченным родственникам: – В мирах немало существ, которые становятся доступными для посторонних взоров только тогда, когда они сами этого хотят. Почему бы не допустить, что и изображение такого создания, сотворенное гениальным художником, будет обладать талантами оригинала?
– Возможно, мы неправильно смотрим, – все-таки не оставил мысли о необходимости подбора правильных средств для проявления изображения Лейм. С просвечиванием бог потерпел неудачу, но сейчас его мозг, взяв за основу науку фотографии, интенсивно генерировал технические идеи относительно подбора различных искусственных сред для погружения пластины.
– Я понял!!! – воскликнул Джей, все это время усиленно ерошивший свою светлую шевелюру и доведший прическу до критического состояния «а-ля клубок маленьких, но очень рассерженных змей». Принц вскочил с кресла и беспорядочно забегал по комнате, почти крича: – Это все кулон-переводчик! Дело в ошибке воспроизведения текста! В записках Либастьяна было что-то, что я тогда перевел как «тьма и неясность в картах», а на самом деле это название – Теневая Карта! Она или они должны быть в Колоде!
– Прекрасно! – провозгласил Мелиор, с неестественной для себя поспешностью убирая ноги с траектории беспорядочных метаний Джея и от всей души надеясь, что его одобрение поспособствует прекращению движения брата.
– Что о ней написано у Либастьяна? – спросил Элтон.
– Ничего, этого обрывка у меня как раз не было, – сердито признался бог воров, картинно разведя руками.
Тем временем Элия забрала у Рика Теневую Карту, и глаза богини изумленно расширились. Но никто не заметил этого, братья увлеченно следили за гастролями Джея, надеясь, что он вспомнит еще что-нибудь интересное. Элия улыбнулась уголком рта и потихоньку телепортировала карту Тэодеру. Таинственный брат едва коснулся пластины и поднял взгляд на сестру. Серые глаза мужчины и женщины встретились, и Тэодер уяснил: сестра, как и он сам, видела не черное пятно, а того, кто был нарисован на Теневой Карте.
Мужчина и женщина обменялись мысленным посланием: «Мы видели, мы поняли, но пока промолчим. Так лучше!» – и прервали контакт. Элия пригубила вина и с усмешкой стала наблюдать за метаниями возбужденного Джея, а невозмутимый Тэодер передал темную пластину в руки Ноута и Ментора.
– Теперь у нас три карты из Колоды Джокеров Либастьяна, – подытожил Элтон, одной рукой раскручивая и вновь свинчивая ручку, а второй отправляя в рот маленькие бутерброды, казавшиеся совсем микроскопическим в пальцах двухметрового мужчины.
– Если больше никто не позабыл о завалявшейся среди прочего барахла картинке, – уточнил Рик и обвел семейство наигранно-подозрительным взглядом из разряда присущих Энтиору-дознавателю, словно считал, что у каждого из братьев в запасе имеется по десятку колод безумного художника и вне подозрений находится лишь сознавшийся добровольно Кэлберт.
– Позабыл – вспомнит, прочистим память, – зловещим шепотом пообещала Элия и потом заговорила серьезно: – У нас есть пророчества, есть вещественные доказательства их истинности, а значит, и свидетельство причастности семьи к величайшей тайне миров. Настало время подумать, что будем делать дальше, братья.
