— Вот, значит как, — мне казалось, я разгадала какую-то важную тайну, но пока просто не могла собрать верные слова.
— Что ты видишь, девушка? — голосом шамана, шевеля губами, спросил молодой мужчина, что стоял посреди слепящего неба.
— Я вижу тебя, шаман. Вижу, кто прячется под шкурой старика.
Темная бровь моего нежданного собеседника взлетела вверх. Сделав несколько шагов вперед, мужчина нагнулся к самой тени, что прятала меня от неба, прищурившись и пытаясь рассмотреть. НО это не тронуло затуманенный разум. Заинтересовало меня другое: на ярком небе, там, где прошел шаман, остались следы. Они были похожи на провалы, словно мужчина вырывал часть неба, когда проходил по нему. Это показалось таким неправильным, грубым, что я, пребывая даже в столь странном, задурманенном состоянии, не смогла сдержать возмущение.
— Зачем ты топчешь небо?! — вопрос получился резким, грубым, но, кажется, в таком состоянии я была готова даже ударить этого глупца, что оставлял за собой дыры.
Шаман отступил, а затем широко улыбнулся. Он повел в воздухе рукой, и в ладони тут же оказался странный инструмент, похожий на палку с костями и колокольчиками. Потряхивая рукой, шаман очертил полукруг между нами, словно нарисовал в воздухе арку, и вдруг резко дунул.
В лицо ударил ураганный ветер, заставивший зажмуриться. Меня пыталось опрокинуть на спину, дергало за одежду, но я кое-как умудрялась продолжать стоять, пока порывом не снесло тень, что укрывала меня от солнца. Вот тогда держаться стало невозможно. С одной стороны меня раздирало на куски, а с другой выжигало ярким светом. Я чувствовала, что просто рассыпаюсь.
Не знаю, сколько времени прошло, как долго все это тянулось, но, тяжело дыша, чувствуя, как горит лицо, как пылают ладони, я поняла, что лежа на спине, глядя на косой войлочный потолок. Легкие жгло, все тело дрожало, но я никак не могла вспомнить, как оказалась здесь, и почему потолок кружится.
— Менге Унэг? Ты в порядке? — этот голос я знала. Женщина. Она здесь хозяйка. Кто она? Она мать колдуна, что привез меня в улус. Того, что меня спас.
— Да, хатагтай. Я, наверное, упала. Прости мою неуклюжесть, — кое-как сев, я ждала, пока мир вокруг прекратит вращаться.
— Вставай, девушка. Сейчас все пройдет, — повернувшись на мужской скрипучий голос, я уставилась на старика, чье лицо почти полностью было скрыто какими-то висюльками.
— Лекарь?
— Почти, — из-под лент сверкнули в улыбке зубы. Мужчина тяжело, опираясь на кривую палку, поднялся. — Береги ее, Галуу.
— Благодарю, мудрейший, — мать колдуна поднялась со своего места, намереваясь проводить гостя. Я, все еще не в состоянии подняться, переводила взгляд то на одного, то на другую, как мне вдруг показалось, что поверх старческого лица проступает другое, совсем молодое. Тряхнув головой, я прижала пальцы к вискам, желая избавиться о дурноты и странного видения.
Стоило старику, с лицом юноши выйти, как ко мне нагнулась Галуу, хозяйка юрта.
— Что ты видела, девушка?
— Я не помню, хатагтай. Я совсем не помню.
Глава 14
В юрт я вернулась совсем разбитой, с больной головой. Сама бы, наверное, даже не добралась до шатра, но Ду Чимэ, ждущая за войлочными стенами, поймала за руку, как только Галуу приказала уйти, махнув рукой. Укрывшись в небольшом шатре девушки, с благодарностью упала на принесенную недавно кровать. Что такого произошло внутри при встрече с шаманом, что мне было так плохо — вспомнить никак не удавалось.
— Отдыхай, — печальная, Ду Чимэ подала мне воды в небольшой чаше. Тонкая рука пригладила мои волосы, словно девушка хотела поделиться теплом. — Шаман душу смотрит. Потом душа болеть. Спи.
Чувствуя, что я и в самом деле не могу оторвать голову от лоскутного одела, которым была застлана кровать, только прикрыла глаза. Пусть так. Пока мне ничто не угрожает, пока люди вокруг т так ко мне добры, стоит отдохнуть.
Проснулась я полумраке. Под войлочным потолком горел всего-то один небольшой масляный светильник, едва рассеивая темноту. По стенам, казалось, блуждали огромные мрачные тени, следящие за мной, но не имеющие возможности поймать. Сейчас, после того, как дневные ощущения после встречи с шаманом немного притупились, я могла более трезво рассматривать ситуацию. Из всего выходило, что я попала не просто в общество людей, что верят в духов, а туда, где граница между двумя мирами почти стерта.
Это немного пугало, так как вся моя прежняя жизнь учила, что стоит остерегаться и не привлекать к себе внимание подобных тонких материй. В монастыре и вовсе запрещалось говорить на подобные темы. А здесь, сидя на кровати, рассматривая пляшущие тени, я почти что видела волчью морду, огромные крылья, и головы лошадей. И, куда важнее, чувствовала чужой взгляд.
Только страшно не было совсем.
Поднявшись с постели, потянувшись, я подошла ближе к стене, но тень тут же расползлась, утратив свои очертания. Стало и немного смешно и обидно, словно со мной не хотели знакомиться, но в то же время сама мысль казалась такой абсурдной, что и оставалось только пожать плечами.
На столике стояла миска, укрытая вышитой тканью, а рядом кувшин с водой. Взяв из миски лепешку, я вышла из юрта, надеясь найти хоть кого-то из знакомых и узнать, как тут дела с местами уединения.
Здесь все переменилось. Со всех сторон доносились громкие голоса, музыка, что теперь не глушилась стенами юрта, и запах мяса. Горели фонари и факелы, а огромный костер в центре лизал бока не менее внушительной посудины, в которой что-то помешивали огромной же ложкой.
У костра сидели мужчины, в основном богато одетые и громко смеющиеся. Халаты, вышитые яркими нитками, шапки с меховой оторочкой, не смотря на лето, все это выглядело как лучшие праздничные наряды на моей родине, но в этих местах, казалось, люди не делали разницы, между обычным днем и особенным. Как подтверждение этой мысли, из юрта, на встречу женщинам, вышла Галуу, все в том же платье, что я видела сегодня. Только бус и браслетов на хозяйке стало больше. Даже со своего места я слышала, как позвякивает металл на запястьях у степных красавиц, стоило кому-то из них поднять руки в приветствии.
Ночь уже опустилась на степи, так что того жара, что палил днем, не было, а ветер, гуляющий между юрт, и вовсе казался прохладным. Дожевав свою лепешку, в которую, как оказалось, был завернут солоноватый творог, стряхнув руки от крошек, я обошла юрт, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Если не ошибаюсь, по дороге я видела небольшие деревянные домики, очень характерного вида.
Меня поразило что с наступлением темноты, жизнь в лагере, или улусе, не стихала, а наоборот, казалось, только становилась более оживленной. Впрочем, если вспомнить, с какой силой палит солнце в степях днем, это переставало удивлять.
Мимо пронеслось несколько небольших лошадок, едва не снеся меня с ног. С удивлением проследив за всадниками, поняла, что на спинах животных сидят совсем еще малыши, старшему из которых было не больше пяти. В этом мире все было иначе, и мне стоило привыкать, если я хотела иметь возможность жить в относительном комфорте и благополучии.
— Чихэнийбооюмбэ? — Молодой степняк, высокий и широкоплечий, с темными глазами, заступил мне дорогу. Из произнесенного набора звуков я не смогла угадать ни единого сочетаний, что мне удалось запомнить с помощью Ду Чимэ. Черная бровь взметнулась вверх, пока мужчина рассматривал меня сверху донизу. Стало немного не по себе, и куда ярче вспыхнуло понимание, что одежда на мне с чужого плеча. Улус в одно мгновение перестал казаться таким уж безопасным местом, стоило разглядеть в полумраке, как неприятно и угрожающе блестят глаза степняка. — Чихэнийбооюмбэ? Далий?
— Я не понимаю, — чувствуя, как подрагивают руки, тихо ответила, надеясь, что мужчина все же знает мой язык. Только он либо не знал, либо совсем не собирался облегчать мне задачу. От чего-то казалось, что просто так уйти мне не разрешат.
