терпеливо начала я и шагнула вперед, – сейчас нам надо покинуть коридор и произвести осмотр. Сколько, говорите, живот болит? Можете рассказать, что это за боль?
Диди раздраженно махнула рукой и схватилась за поясницу.
– Да боль как боль… Только не совсем такая, как в прошлые разы.
– Кровотечений не было?
– То было, то не было…
Отличный ответ, но на большее, учитывая состояние пациентки, я бы не рассчитывала. Какое-то время мы с перепуганным Олленом пытались уговорить Диди сдаться на милость медицины, и потом она все-таки смирилась. Пошла за нами с явной неохотой, сверкая покрасневшими глазами из-под растрепанной челки.
Мне категорически не нравилось то, что рожали, а потом и находились с младенцами все в одном большом зале. Получался какой-то проходной двор и рассадник инфекции, но выбора не было. Оставив немолодого папашу снаружи на попечении какого-то практиканта, я провела Диди в зал и попросила лечь на свободную койку.
В тот момент, когда женщина, кряхтя, исполнила мое указание, двери распахнулись. Внутрь с хозяйским видом пожаловал Ойзенберг. Глаза его полыхнули от злости, когда он увидел меня, стоящую в ногах роженицы.
Показалось, что в этот момент звуки исчезли, будто кто-то свыше нажал на кнопку, а все взгляды уставились на нас. Напряжение между нами было почти осязаемым – вот-вот закоротит.
Полностью меня игнорируя, лекарь приблизился к койке.
– Рожать собираетесь? Вы с родственниками?
Бедная Диди уже побелела от боли, ей было не до разговоров. Ойзенберг повернулся ко мне и процедил:
– Надеюсь, вы ей сказали, что в кассу госпиталя надо будет внести…
И тут женщина заорала:
– Да сделайте вы уже что-нибу-удь! Достаньте из меня это!
На шум начали подтягиваться практиканты, чуя если не интересный клинический случай, то знатную перепалку, которую еще долго можно будет обсуждать по углам. Заглянул и любитель инструментов – нейт Брайтен.
Ойзенберг потянулся клешнями к животу Диди, но та извернулась и треснула его по руке.
– Не трогайте меня! Я не дамся постороннему мужчине, никто не может меня касаться, кроме моего мужа. Пусть лучше она, – взгляд в мою сторону, – принимает роды!
– Да что вы себе позволяете, милочка?! – лекарь побагровел, на щеках обозначились желваки. – Вы находитесь в госпитале, а не на рынке.
– Хватит. Сейчас мы просто теряем драгоценное время, – непреклонно произнесла я, становясь между ним и пациенткой. Ух, лишь бы не нагрубить, когда на нас смотрит столько пар глаз! Пособачиться можно и наедине. – Роженице лишние потрясения не нужны, это плохо влияет на процесс. Если нужно, я оплачу пребывание этой женщины в госпитале из своего кармана. Теперь давайте за дело.
Диди продолжала причитать, что не даст себя тронуть и пальцем никому, кроме целительницы. И что она праведная женщина и не хочет познать гнев небес. Негоже показывать срам кому ни попадя.
– Надо уважить желание роженицы, – поддержал меня Брайтен гулким басом. – Практикантам тоже нужно на ком-то тренироваться, – и подмигнул мне. Наверное, хотел поддержать, но своими словами лишь вызвал у бедной Диди новый приступ паники.
Я чувствовала, что Ойзенберг хочет сказать в мой адрес пару ласковых, но присутствие свидетелей не позволяет опуститься до перепалки. Это не песочница, где дети отбирают друг у друга лопатки. Может, не будь здесь внушающего страх Брайтена, он бы велел практикантам приструнить и меня, и роженицу.
– Так и быть. Вы будете вести роды у этой женщины. Вот только если не справитесь, я лично буду просить нейта Лейна выгнать вас с самым низким баллом, – заметил он мстительно.
Раздался неодобрительный шепот, кто-то выкрикнул: «Давай, Эллен, не подведи!» Но лекарь метнул в сторону группки практикантов уничижительный взгляд.
Уверена, это только ко мне такое «доброе» отношение, я ведь враг номер один. Они будут испытывать и испытывать меня либо пока не надоест, либо пока я не докажу свои профессиональные качества. Ну и пускай подавятся.
Закатав рукава до локтей, я помогла женщине обнажить живот и встала так, чтобы хоть немного загородить ее от любопытствующих. В глаза сразу бросилась странная форма. Где-то я такое видела…
Мне не понадобилось даже активировать магическое зрение, хватило нескольких секунд старой доброй пальпации.
Я отпрянула, чувствуя, как от волнения вспотели ладони.
– Ты не беременна, Диди, – и обернулась к лекарям: – Мне срочно нужна операционная.
– Как не беременна? Какая еще операционная? – посыпались вопросы.
Мое заявление вызвало настоящую бурю. Ойзенберг саркастически кривил рот, Диди охала и ахала, едва не прощаясь с жизнью, а практиканты, кажется, делали ставки. Первым опомнился нейт Брайтен, он хотел ощупать живот пациентки, но та опять не дала мужским рукам себя коснуться. Очень принципиальная женщина, надо сказать.
– Просто поверьте мне на слово, прошу, – попросила я лекаря. Потом наклонилась к нему ближе и негромко проговорила: – У нее опухоль матки. За несколько месяцев она выросла, поэтому все приняли ее за беременность. А сейчас нарушилось кровоснабжение – это вызвало боли. Женщина подумала, что начались роды. Надо срочно спасать, пока не начался некроз, и она не умерла от заражения крови.
В своем мире приходилось неоднократно проводить удаление миом – и отдельно, и вместе с маткой. Как открытым доступом, так и лапароскопически. Я полагала, что у Диди нарушилось кровоснабжение миоматозного узла и, грубо говоря, он начал отмирать. Боли отдаленно напоминали схватки, но все же отличались. И Диди говорила, что кровотечения все-таки были – а это характерно для миом. Либо кровотечения, либо полное их отсутствие, как при беременности.
Брайтен слушал меня, хмуря лохматые брови.
– А вы быстро сориентировались! Я понял вас, нейра.
Потом кликнул рослых ребят – они, как двое из ларца, выросли на пороге с глуповатыми улыбками, чтобы загрузить на каталку сопротивляющуюся «роженицу». Я успокаивала ее, как могла, но внутри у меня не было привычной уверенности, с которой я оперировала в мире с развитой медициной. Да уж, тут нет ни лапароскопии, здесь не знают переливания крови. Но для меня это очередной вызов, экзамен, который надо сдать на высший балл.
Оперировали женщин в соседнем помещении с широким окном и столом посередине. Внутри было относительно чисто.
– Я умру, да? – спросила Диди, и ее подбородок затрясся.
– Не говорите глупости, все будет хорошо. Выйдете отсюда как новенькая, – попыталась подбодрить я. Меня же подбадривал Пискун, и воинственные реплики пушистого фамильяра заставили если не улыбнуться, то немного воспрянуть духом.
Четверых практикантов я попросила остановиться подальше, чтобы не носить инфекцию. Ойзенберг, к моему огромному сожалению, заперся следом.
– Я буду следить за вашими манипуляциями, нейра Эллен, – предупредил таким желчным голосом, что у меня от его звука
