-- Как зовут-то, милая?
-- Милли.
-- Ну, а меня Барб кличут, а она вот – Элиза.
Я в беседу не вмешивалась, а девушка охотно болтала с Барб. Плыла она на судне в качестве горничной пожилой дамы, возвращающейся домой, в Англитанию. За хозяйку ее выкуп заплатили в первом же порту – она туда и направлялась, а вот служанок своих мадам решила не выкупать: дешевле нанять новых. Так что и лакеев, и вторую горничную продали, а ее, Милли, берегли до самого Вольнорка.
-- Это нам еще повезло, что каперам больше эти самые ихние бумаги на разбой велено не выдавать. А то бы сейчас скупщики здесь топталися. Кто знает, как бы там обернулося…
-- Милли, -- заинтересовалась я, – а ты откуда знаешь про лицензии?
-- А на корабле еще господин Ибран с господином Мулсом ругались из за этого вот самого слова… Как это ты сказала – лин-цен-зия, что ли? Тот и говорит, что надобно всех туточки продать и в Вольнорк не идтить – толку не будет, а тот и отвечает…
Разбираться, кто из них что конкретно говорил, я не стала. А вот интересно, почему вдруг перестали лицензии на каперство выдавать? Увы, этого Милли не знала. Впрочем, ее это и не заботило. Она обсуждала с Барб, какие у нее шансы на замужество – приданое-то все у пиратов осталось.
-- А уж я-то копила как! Да все такое добренькое! И бельишко было, и подушки пуховые. И деньга на одеяло отложена была! Цельный ведь сундук пропал! – в ее голосе послышались слезливые нотки.
Барб только вздохнула, жалея неудачницу, и погладила ее по плечу. Хотя, сами мы с Барб находились в таком же точно положении. За тканью послышался шум и покрывало с нас неожиданно сбросили. Не совсем, а так, чтобы выглянуть можно было.
-- Вот, бабоньки, разбирайте. Это вам хозяева прислали…
Мы высунулись на свет, щурясь. Один из солдат, тот, что ушел с бароном, кинул на сено плотный сверток. Барб внимательно посмотрела, аккуратно развязала веревочку и развернула три плаща. Два тяжелые, грубые, полотняные, а один получше и помягче: из плотной буроватой шерсти.
-- Милок, а кому какой брать-то?
Солдат, молодой мужик лет тридцати, с виду добродушный и простоватый, пожал плечами:
-- Откель мне знать? Велено отнести, вот я и того…
Милли подхватила шерстяной плащ и накинула на себя со словами:
-- Не зря же господин мне подмигивал! Счастье-то какое, к этакому в дом попасть!
Мы с Барб переглянулись и молча взяли оставшиеся. Они не такие теплые, ткань жесткая, да и весом сильно больше, но это всяко лучше, чем просто мерзнуть. Думая о предстоящей зиме я пригорюнилась – в таком на улицу выходить трудно будет. И холодноват он, да и не слишком удобен – этакая накидка-палатка со шнурком на шее.
Заметив мое настроение, Барб немного поколебалась, а потом, увидев, что Милли любезничает с солдатом, и они отошли к другой повозке, поманила меня рукой, приложив палец к губам. Медленно и неуклюже она распутала тяжелый веревочный узел на своем одеяле и, чуть отогнув край, показала мне…
Я, сперва, даже не поняла, что это такое – какие-то разноцветные тряпки. Клок бархата с кружевом, еще торчит что-то ярко-синее и, кажется, шелковое. Барб между тем торопливо завязывала узел снова.
-- Вот, ягодка моя, как до места доберемся – так и приоденем тебя. Там и шерстяное есть, хорошенькое такое! – лукаво улыбаясь, она смотрела на меня и, снова прижав палец к губам, жестом требовала молчания.
И тут до меня, наконец-то, дошло! В одеяло она завернула то, что смогла стащить из сундуков! Осуждать я ее точно не стану: не воровство это. Нам эти одежки точно нужнее, чем пиратам и грабителям. А ведь как она беспокоится обо мне! Про себя - ту, что лишилась всего заработанного на службе у барона, даже не заикнулась, «…так и приоденем тебя».
Я благодарно сжала ее теплую пухлую руку.
-- Лапки-то у тебя стынут, ягодка. Давай-ка вона в телегу, да и сверху укроемся: намерзлися сегодня. Не дай осспади, простынешь еще, – чуть ворчливо добавила Барб.
Мы залезли в телегу и сверху накинули на себя покрывало. Так было гораздо веселее, можно хоть окрестности осмотреть. Барб тихонечко ободряла меня:
– А хозяин нам достался не такой и худой. Не смотри, что хмурый весь из себя, а добрый: я как слезу-то пустила, так и сдался! Знавала я таких. Сверху навроде как суровые да строгие, ан нет, веревки из них вить можно. А бывает и наоборот – весь ласковый, а унутре в ём только злобность одна и есть. Ничего, ягодка моя, ничего... – она перекрестилась. -- Осподь милостив.
День мы бестолково просидели в телеге, наблюдая за приезжающими на рынок. Нас покормили: охранник достал корзину, где лежал ломоть отличной ветчины и сероватый вкусный хлеб. Изредка к телегам возвращался один или другой солдат, сваливал груду покупок и снова уходил. Тот, что караулил нас и телеги, иногда менялся местами с приятелями.
В соседние возки под одобрительные кивки Барб грузили мешки. Несколько с мукой, десяток с крупами. Приносили корзины с овощами, плетеные из прутьев клетушки со связками живых кур – на них я посматривала с опаской. Принесли завернутые в мешковину какие-то непонятные штуки. Их сложили в нашу телегу, поближе к месту возчика.Я уже даже начала немного запоминать лица военных.
Барб каждый раз спрашивала, что грузят, и солдаты отвечали ей вежливо. Иногда, просто чтобы размяться, она слезала с телеги и осматривала покупки. Одна из корзин ей не понравилась и она долго ворчала, что: «…этаким морковем только скот и кормить! Ничего ведь не разумеют, нет бы, у умного человека спросить! Этак их любой торгаш вокруг пальца обведет! Мало ли, что крупный морковь да дешевый, зато невкусный он!»
Удивляла меня Милли – она любезничала со всеми, кто приходил. Кокетливо смеялась, ойкала, когда ей помогали слезть или залезть в телегу, разговаривала каким-то неестественно-высоким голосом и, похоже, добилась своего: один из вояк, вернувшись, принес ей большое румяное яблоко.
Обменял он его на поцелуй, после долгих уговоров и притворного сопротивления девушки. Вполне, в общем-то целомудренный поцелуй – Милли звонко чмокнула его в колючую щеку. Он довольно хмыкнул и щипнул ее за бок, вызвав радостный взвизг. Солдат сгрузил очередную корзину и ушел. Наш охранник бродил неподалеку.
Милли влезла к нам в телегу, с хрустом откусывая большие ломти, и несколько надменно поглядывала на нас. Похоже, в отсутствие мужчин ей стало скучновато и она решила развлечься беседой:
-- Оно, конечно, не всем этак-то везет… -- задумчиво начала девушка. – И хозяин у вас больно строгий. Не то, что господин Стортон. Эвон, как он пожаловал, – она любовно огладила свой плащ. – Тута ведь главное – послушной быть и угодить уметь.
-- Да ты уж, девка, умеешь… – неопределенно ответила Барб.
-- А то ж! Мне ведь и приданое нужно новое набирать, да и мужа присмотреть. Обо мне кто позаботится-то? А никто! С малолетства сама об себе беспокоюсь, вот и научилася! А тебе бы пример-то брать надобно, – неожиданно принялась она за меня.
