себе не находила, изнывая от ожиданий. Хотела увидеть его, и в то же время боялась в глаза взглянуть, потому что сказать мне по-прежнему нечего.
На третий день у меня прорезался голос, и я вне себя от переживаний позвонила его сестре в надежде, что он там – в доме родителей. Ему самому не смогла позвонить – смелости не хватило и совести
Наталья ответила не сразу, наверное, после десятого гудка:
– Да, – и тут же меня окатило холодом, смешанным с презрением.
– П…привет, – от волнения я начала заикаться.
– Чего тебе? – грубо, резко, так, что под ложечкой засосало.
– Ты… ты не знаешь, где Руслан?
– Русла-а-а-ан тебе понадобился?! – с издевкой протянула она.
Проглотила горький ком, чувствуя, как опора из-под ног уходит.
– Просто скажи, знаешь или нет, – на коленях была готова умолять.
– Ну, знаю, и что дальше?
– Как он?
– Не все ли тебе равно? – каждая ее фраза как удар под дых.
– Нет. Я переживаю…
– Шла бы ты со своими переживаниями… подруга, – прошипела в трубку, и мне совсем плохо стало.
– Ты знаешь, да? – прохрипела, зажмурившись, пытаясь унять боль в груди.
– О том, что ты на говенных хатах с другими мужиками трахаешься? И что тебя с поличным поймали? – вылила на меня ушат отвратительной правды, отчего внутри все похолодело, грязной коркой покрылось. – Все знают! Вся стая в курсе, что ты предала вожака!
Удар в солнечное сплетение, с размаху. Они тоже не простят, никогда. Руслан для них – царь и Бог, а я – чужачка, которую он подобрал, сделал ровней себе, и которая в благодарность нож в спину загнала. Мои оправдания никому не нужны, да их и нет. И не будет.
– Танюш, – с издевкой произнесла, словно ругательство, – хочешь совет? Бери свои жалкие манатки, с которыми пришла, и проваливай из Черных Тополей. Мы тебя приняли, потому что воля альфы – закон. Хотя, как выяснилось, и он ошибаться может. А теперь… теперь ты никто. Ни один оборотень из стаи к тебе не подойдет и не захочет разговаривать. Предав альфу, истинную пару, ты предала всех нас. Каждого. Так что проваливай из поселка, тебе здесь больше не место. А если останешься, мы превратим твою жизнь в ад. – И снова по щекам слезы побежали, горькие, горячие, наполненные безысходностью. Я не только Бекетова теряла, но и всю семью, которой так радовалась. – Ты достаточно ему боли причинила. Проваливай!
– Не могу… я без него не могу. Я люблю его.
– Слушать тебя противно, – процедила Наталья сквозь зубы, – аж тошнит. Это он тебя любил, по-настоящему! Верил полностью, безоговорочно, а ты… шлюха!
– Наташ…
– Все. Отвали от меня. Звонить не смей, писать тоже, а еще лучше – в туман свали, чтоб от тебя и следа не осталось! Никто и не расстроится! Руслан со временем в себя придет, справится, а ты возвращайся в ту дыру, из которой выползла!
Трубку бросила, а я так и стояла, не в силах пошевелиться. Боже как больно! Что же я наделала? Как допустила такое? И снова ответа нет.
Весь день ходила по дому, как неприкаянная, думала, пыталась найти выход, но его не было. Подставили жестко, профессионально, не оставив следов, зацепок, шанса оправдаться. Если хоть что-то было бы – Кирилл уже бы нашел. Лучшей ищейки, чем он, я не знаю, у него чутье феноменальное даже для оборотня. И если до сих пор молчит, значит нет ничего. Факт подставы мне не доказать, а убеждать, просить поверить – кощунство. Предательство было, а причины неважны. Я не знала, как с этим жить дальше. А ночью, во сне, надо мной опять хохотала баба Маша, показывая в мою сторону узловатым, скрюченным пальцем и повторяла хрипло, словно ворона каркала:
– Проваливай отсюда. Здесь тебе места нет.
Наутро, естественно, я была разбитой и еще более несчастной, чем накануне, потому что поняла – Наташа права, другого выхода нет. Меня не простит Руслан, и стая не простит. В их глазах я теперь хуже, чем чужачка, я – предательница, гулящая тварь, обманщица. Своим присутствием я буду только позорить Бекетова, дам повод для жалости, ненависти. У него и так за спиной из-за меня шушукаются, а если он оставит меня рядом, то посчитают слабым. Он сам возненавидит меня за это еще больше.
Надо уходить.
С тяжелым сердцем принялась за сборы. Хотя какие там сборы! У меня своего-то и нет ничего. Все мне дал Бекетов. В спортивный рюкзак покидала смену белья, футболку, да шорты, тонкую папочку с документами, конвертик с заначкой, которую сама скопил, со своих скудных средств. Все. Остальное не мое. Если позволит, потом заберу одежду, если нет – так тому и быть. Справедливо. Джинсы, футболка, кроссовки – все готова. Можно уходить, но напоследок надо позвонить. Руслану. Еще раз голос любимый услышать и умереть, потому что в нем ничего, кроме презрения, не осталось. Долго смотрела на его фотографию, запоминая каждую черточку, каждый штрих, прежде чем нажать вызов.
Он тоже ответил не сразу, я кожей чувствовала, что гипнотизирует экран, но не спешит жать зеленую кнопку. Наконец раздалось отстраненное:
– Слушаю.
Холодное, по-деловому собранное, чужое. По сердцу будто полоснуло тупым ножом. Больно!
– Руслан…
– Да? – уже нетерпеливо и ни намека на прежнюю теплоту.
Он не простит…
– Ты где? – зачем-то спросила, хотя и так ясно – не ответит.
– Неважно! – осадил надменно, ясно давая понять, что мое место у двери на коврике. – Чего хотела?
Тебя. Прежнего. Счастье наше вернуть испоганенное, отмыть его, перемотать время назад, чтобы, как и остальные, пройти мимо немощной старухи.
– Поговорить.
– Мне некогда. Если что-то важное, то будь добра все в пять слов уместить, – Руслан разговаривал со мной так, как с обслуживающим персоналом.
Сколько раз я его журила за лишнюю резкость, а теперь все это на меня обрушилось. Словами не передать как плохо, тошно. Ведь он другой! Веселый, отзывчивый, заботливый… с теми, кого любит. С теми, кто не предает.
– Я подумала…
– Ближе к делу, – перебил бесцеремонно, почву из-под ног окончательно выбивая.
– Мне лучше уйти. Я поживу в городе… пока.
– Нет.
Хладнокровный ответ Бекетова обескуражил.
– Так лучше будет, всем.
– Я сказал – нет! – чеканил по слогам.
– Пойми, так лучше будет.
– Ты меня не поняла? Я сказал сидеть дома, вот и сиди.
– Я не могу… здесь… без тебя.
– Избавь меня от этих соплей, – отмахнулся от моего горького признания, еще больше убеждая, что смысла нет тянуть.
– Зачем тебе это? Зачем, Руслан? – горько спросила, умирая от безысходности. – Ты же ненавидишь
