И матушка всегда говорила, что от моего дурного характера будут одни беды.
— Поверим вам на слово, несравненная, — не стал спорить с Эммой Мануэль.
Он уже составил обо мне свое мнение и не собирался от него так просто отказывалась. Меня, скорее всего, сочли холодной рыбой, не представляющей ни малейшего интереса. Но рыбой с хорошим приданым и очаровательно сестрой.
Эдвард же и вовсе нашел множество общих тем с южанами. Обычно так и возникает мужская дружба. Женщинам нужно делить тайны для крепкой дружбы, а мужчинам достаточно делить увлечения.
Госпожа маркиза упорно не отпускала от себя нашу матушку. Не то, чтобы маме это было не по нраву, но я видела по некоторым приметам, что нашей родительнице слегка не по себе. Кто в нашей семье и отличался истинной сдержанностью, так это мама. Прочитать леди Кэтрин не мог никто, кроме, пожалуй, меня, старшей дочери, и нашего отца. Но у папы было преимущество в прожитых годах.
Вероятно, Марисоль Де Ла Серта подталкивала мать к разговору о замужестве Эммы. Матушка же не собиралась поднимать эту тему ближайший год как минимум. Но и резко осадить новую знакомую было непозволительно, все же она супруга посла дружественного государства.
Да и молодые Де Ла Серта были, с какой стороны ни посмотри, удачной партией даже для дочери лорда.
Когда я решилась подойти к матушке, то услышала в первую очередь:
— Дорогая Марисоль, я бы ни на мгновение не задумалась, заведи вы этот разговор о Еве. Моей старшей дочери двадцать. Возраст, подходящий для того, чтобы выйти замуж и жить своим домом. Но Эмма избалованный ребенок, любимица всей семьи. Она может вообразить, что готова пойти к алтарю… Но это не значит ничего.
Дорогая? Неужели между моей неприступной матерью, истинной леди, и иностранкой так быстро и легко завязалась дружба? Или это просто отношения двух матерей, которые хотят устроить союз своих детей?
Я взглянула на маркизу. Та на мгновение поджала губы.
— Леди Ева милая девушка, несомненно. Думаю, она найдет подходящего супруга и будет счастлива в браке, но мои дорогие мальчики не нашли в ней того, чего желают увидеть в своих избранницах. Она… Словом, не стоит говорить о вашей старшей дочери.
Горькая пилюля. Но нужно проглотить ее и улыбаться дальше.
Стоило мне оказаться рядом с женщинами, как разговор тут же прекратился.
— Леди Ева, я еще не сказала, как хорошо вы сегодня выглядите, — достаточно сердечно улыбнулась мне хозяйка дома. — Это мое упущение.
Я позволила себе мягкую улыбку.
— Благодарю вас, госпожа маркиза, право, мой внешний вид не стоит таких комплиментов. Скажите, как здоровье вашего сына? Он держится так бодро… Но…
Марисоль Де Ла Серта мгновенно побледнела.
— Вы тоже заметили? Ах, но он так упрям, твердит, будто бы прекрасно себя чувствует и отказывается принимать докторов… Я так волнуюсь… Но мужчины Де Ла Серта все ужасно упрямы. Если уж что-то вбили себе в голову, то ничего не поделаешь… А тут еще эти дурные предзнаменования. Сны… И цыганка эта… Вы же наверняка слышали об этой колдунье, уж не помню, как ее зовут, но все отзываются о ней с каким-то странным благоговением. Меня так смущают эти ваши развлечения…
Маркиза решила не упоминать о том, что и сама колдунов пыталась привести к упрямцу-сыну. Двойная мораль, как она есть…
Я хотела что-то ответить… Но из того конца гостиной, где я некоторое время назад находилась, раздались крики.
«Вот оно!» — поняла я и с неприличной поспешностью бросилась назад.
Мануэль Де Ла Серта лежал на полу без чувств.
Эмма рыдала на плече у брата.
До всех иных мне дела не было…
Одного взгляда, брошенного на любимого, хватило, чтобы понять: сутки, не более того.
— Господи, что с ним! — ужаснулась госпожа маркиза на иберийском, и принялась раздавать распоряжения слугам, а после пришел черед для того, чтобы выпроводить и гостей.
Молодой человек так и не приходил в себя. Да и не смог бы… Тут уж и не поможешь ничем, я не сомневалась.
— Что будем делать? — тихо спросил Эдвард.
Размышляла я недолго. Все же заявить о своем даре чужим я не могла… Не имела права выдать себя.
— Чергэн к больному пустят, — тихо отозвалась я. — Маркиза уже и так пыталась привести к сыну колдунов. И о цыганской шувани она знает. Поспешим домой.
Время утекало как песок сквозь пальцы, нельзя было терять ни единой секунды. Поэтому я не стала ни объясняться с матерью, ни успокаивать рыдающую сестру. Следовало как можно скорее оказаться дома и снова принять облик цыганки.
— Я довезу тебя на лошади до дома Де Ла Серта. Мы успеем, не волнуйся, — заверил меня Эдвард.
Мы должны были успеть.
— Только бы тебе не попасться на глаза знакомым с цыганкой за спиной, — усмехнулась в ответ я.
Больше всего в тот момент я была благодарна матери. Она молчала.
Ближе к закату у ворот особняка иберийского посла появилась молодая шувани Чергэн в цветастых юбках, алой блузе и повязанном на голове платком. На шее переливалось золотое ожерелье, надетое по такому особому случаю.
Цыгане говорят «Бедный — считай, что вор», а воровкой я не была, и намеревалась показать это хозяевам дома. Меня ни купить, ни продать.
Вышедший лакей сперва растеряно разглядывал меня, словно не веря своим глазам.
Ну, нужно признать, что я была действительно колоритным персонажем.
— Чего тебе, девушка? — наконец, нашелся слуга.
Я высокомерно хмыкнула и сказала:
— Скажи хозяевам, что Чергэн пришла. Сами поймут зачем.
Ждать на крыльце пришлось еще полчаса. И за это время я извелась свыше всякой меры. Что они могут обсуждать так долго, когда сын умирает? Мануэлю не так долго осталось… А работа предстояла длинная.
А что если меня все-таки меня все-таки не пустят? Внутри все сжалось. Он же умрет тогда…
В тот момент я была готова молиться кому угодно, лишь бы меня пропустили внутрь, дали видеть Мануэля.
Когда ко мне вышла сама маркиза, я едва не выдохнула от облегчения. Выставлять бы меня отправили слугу, не хозяйку дома. Вероятно, отчаяние Де Ла Серта было столь велико, что победило и родовую спесь, и то боязливое презрение, которое обычно вызывали цыгане.
— Вы действительно Чергэн, девушка? — неуверенно спросила женщина.
Мне показалось, будто она постарела за прошедшие часы.
Взгляд у женщины был затравленный, словно у попавшей в капкан волчицы. Если б ей дали возможность, она бы отгрызла себе лапу, только бы весь творящийся вокруг нее кошмар прекратился.
— В таборе так кличут, — кивнула я, горделиво выпрямившись. Пусть смотрит и видит, к ней явилась не нищенка за подаянием. — К больному веди, хозяйка. Время-то на исходе.
В холле обнаружилось препятствие в виде господина маркиза. Тот был красным от гнева и явно не желал пускать неграмотную колдунью к наследнику.
— Ты ума лишилась, Марисоль! Это… существо… и пускать к нашему сыну! — заговорил он на иберийском.
Тут уж мое терпение кончилось, и я с возмущением напустилась на мужчину. На его родном языке.
— А у тебя что, сыновья лишние, что одного уморить не жалко?! Ничего не помогает, но и меня пускать не желаешь?! Прочь поди! А то сам рядом с ним в могилу ляжешь! Зачем пришла — все сделаю!
— Создатель милосердный… — донеслось сверху.
На шум вышел Теодоро Де Ла Серта, который глядел на меня как на сошедшую с небе Пресвятую деву.
Я гордо вскинула голову и, оттолкнув опешившего от подобной наглости маркиза, пошла вверх по лестнице. В этом доме я никогда прежде свободно не бродила и изучить расположение комнат не могла, но дорогу к Мануэлю нашла бы и с завязанными глазами. Я чувствовала его, как слепые чувствуют ласку солнечных лучей.
Позади раздались проклятия. Господин маркиз быстро опомнился.
Теодоро молча пошел рядом со мной, не указывая дороги, но и не мешая. Словно он выжидал чего-то. Чуда? Если так, будет ему чудо. Дверь в спальню старшего брата, правда, он открыл мне сам и даже галантно пропустил вперед.
