Ромашка, мята и подорожник. Несколько молодых побегов малины. Мята. Липа. Главное, не дать перекипеть. Накрыть плащом и отставить в сторонку. Пусть остынет.
— Все погибли, — я все-таки ответила, зачем — сама не знаю. — Возможно, что все.
Я ведь не знаю, что с братом. Он остался по ту сторону гор. Погиб? Выжил? Если да, то наверняка изменился. И быть может, меня ненавидит. Будет забавно, если он свернет мне шею, но в чем-то закономерно.
Оден больше не лез с вопросами, а я вымещала злость на вороне, представляя, что вижу… кого?
…бывших соседей, ставших вдруг врагами?
…лагерную охрану?
…женщину, что сидела на приемке и отбирала вещи? Смена белья. Чулки. Ботинки. Остальное — выдадут.
…других, работавших в карантине? Они обривали головы, но не со зла, а чтобы вшей не завелось.
…или тех, с раздачи?
…или тех, кто нормы выдачи устанавливал.
…или лучше все же тех, кто вообще придумал эту нелепую систему.
…войну начал.
Кого мне ненавидеть? И снова в груди тяжелый ком, который мешает дышать.
— Эйо, ты хочешь чего? — вопрос заставил меня очнуться. Да что за день такой? Я ведь уже научилась не думать, не вспоминать, не искать виноватых.
А тут он вылез.
— Хочу…
…чтобы родители воскресли, и люди стали прежними, и городок, в котором я выросла, тоже. Чтобы не было войны и даже памяти о ней.
…и о Храме тоже, который притворился домом.
…о Матери-Жрице, танцующей под дождем, о молниях, что слетались ей на руки, позволяя выпить себя, о собственном стыдливом желании повторить этот танец.
…о свадьбе Ниоры и ритуале.
…о побеге и тени, заступившей путь, ноже, который я стащила с кухни. И захлестывающей лишающей разума ненависти.
Сколько раз я ударила?
…о крови на собственных руках, и во снах тоже, и об игре в прятки на крышах домов.
…о дороге, такой бесконечной — я уже и не верю, что когда-нибудь дойду.
Только надо быть реалистом.
— Хочу свой дом, пусть маленький, но такой, куда я могла бы возвращаться. Кровать хочу и чтобы непременно с постельным бельем.
— Лен. Шелк скользкий.
Не знаю, шелковое белье нам было не по карману, но поверю на слово.
— И ванна… и еще, чтобы знать, что хлеб будет завтра, послезавтра… ну и не только хлеб.
— Мясо, — согласился Оден. — Перепелки в меду. Пироги. Черемша. Лось языка… язык лося.
В ближайшей перспективе нас ждет сушеный ворон с гарниром из мучных орехов, которые уже начали подсыхать, но о перепелках и прочих радостях жизни я помечтать готова.
— Мой род… сильный. Из Великих. Много денег. Земли. Я дам тебе дом. Райгрэ, — сказал Оден, ткнув себе пальцем в грудь, словно помимо его были еще кандидатуры.
Райгрэ… старший рода. Вожак. И если так, то он действительно способен дать и землю, и дом… и защиту.
— Нам все равно по пути, — на ту сторону одна дорога, но почему-то мне не хотелось давать обещаний. — Давай-ка тобой займемся?
Травы, вода и немного силы, которая меняет изначальные свойства. Я закрываю глаза, пытаясь сплести тончайшую сеть, это как кружево, только сложнее. С кружевом у меня никогда не выходило, и тут оно рвется, получается тяжелым, кривоватым, но какое уж есть.
В конце концов, я альв лишь наполовину.
Крайт все-таки был хорош.
Он поставил якорь именно там, где наметил: в полулиге от городка. И контуры для сети создал прочные, пусть бы и несколько иной формы, нежели принято.
— Меньше энергии уйдет. Тут ребра жесткости так поставлены, что он сам себя поддерживает, — Крайт потер лицо, которое выглядело уже почти нормально. А рука по-прежнему на привязи…
Бестолочь.
Виттар отбросил лишние мысли. Привычно осыпалась шелуха эмоций, уходила тяжесть, а тело наполнялось знакомой силой: рудная жила легко откликнулась на зов. Тяжелели руки. Неподъемной становилась голова. И сам мир вокруг выворачивался наизнанку. Глухо, медленно стучало сердце земли, и оставалось лишь направить энергию в рукава.
Одно за другим открывались окна. Чужие переходы отзывались болезненным дрожанием пространственных струн, но Виттар гасил откаты. Последним открылся пятый рукав.
— Вперед, — Аргейм знал, что делать.
Первая двойка. Сам Аргейм, который взял под уздцы коня Виттара — момент перехода вызвал приступ головокружения и легкую дезориентацию — и прикрытие арьергарда.
Другое место. Пустое.
Здесь не было плетения жил, и мир оттого ощущался мертвым. Несколько мгновений потребовалось, чтобы прийти в себя и стабилизировать жилу. Она была далеко и в то же время рядом, готовая подчиниться его воле, питающая пять лучей.
Контуры и вправду держались неплохо, что в перспективе давало выигрыш во времени.
И все-таки чужая земля, неуютная, пусть и отныне принадлежит она детям Камня и Железа.
Поле. Зелень пшеницы, которая только собирается выбросить колос. И тонкая размытая полоска леса на горизонте. Слева — городские стены, невысокие — давно уже не стены защищают города — и круглая дозорная башня с колоколом.
Грозный голос его летел по-над землей.
Крайт вертелся в седле, принюхиваясь.
Пахло землей. Навозом. Животными. Виттар привычно изолировал в сознании те запахи, которые его десятка принесла с собой.
…в шагах десяти куропатка сидит над гнездом.
…свежий лисий след вьется по краю поля.
…падаль в канаве.
— Райгрэ, — Крайт привстал на стременах. — В город не надо. Нам надо к лесу… Скорее. Нет, там не… не знаю, но если мы не успеем, будет плохо.
Лицо Аргейма дернулось: Крайт его раздражал откровенной своей слабостью, отсутствием надлежащего почтения к вожаку и вместе с тем пониманием, что без этого бесполезного в бою щенка, не обойтись. О да, он предпочел бы, чтобы жилы наградили ценным даром кого-нибудь более достойного.
Виттар потряс головой, избавляясь от привычной слабости. Арка сети была стабильна, вот только свободной силы остались крохи.
А Крайт развернув лошадку, уже несся к лесу. Он почти распластался на конской шее, знай, подстегивал животное.
— Шею свернет когда-нибудь, — заметил Аргейм.
— За ним.
Выпороть щенка. Вернуться домой и выпороть. За беспечность. За наивность. За порывы прекрасные, которые всем дорого обойтись могут. И плевать, что Крайт войну видел лишь издали, что никогда вот так, с разбегу, не вылетал на волчьи ямы, на копья, на землю, пропитанную черным маслом, что вспыхивает от одной искры. И стена холодного чужого огня летит, сметая всех.
От нее не защитит и живое железо.
Он, конечно, слышал истории о разрыв-цветах, которые распускаются над полем, окрашивая небо в лиловый цвет безумия. О водяных окнах, что вдруг раскрываются на твердой и вроде бы надежной земле. О болотной тлени с вечным ее голодом.
