Сказав это, похитительница развернулась и ушла. Никакой культуры! Нет бы подробно изложить весь план, чтобы я поразилась его тонкости и просчитанности, и мучилась бы от осознания собственной глупости. Так меня оставили наедине с собственными умозаключениями. Которые выходили уж больно нерадостными.
Опять эта магия, будь она неладна! Но кто может с такой легкостью разбрасываться этими «переместительными» предметами? Так, это мы уже проходили. Особа богатая и наделенная властью. Тогда другой вопрос: к чему приведет мое похищение из владений Короля-Колдуна? Допустим, он бросается меня выручать (довольно глупый с его стороны поступок), попадает в тщательно спланированную засаду, умирает, и Южное Королевство — большой кусок богатых плодородных земель — остается без короля и наследников. Тут уж все соседи налетят, хоть понемногу, да растащат себе. А меня… либо требуют выкуп и возвращают батюшке, либо же, как свидетеля, убивают. Если все сложится удачно для противника, дело вообще можно выставить так, как-будто Король-Колдун меня убил, а уж этот неизвестный, плетущий свою интригу вокруг нас, благородно за меня отомстил. Ему — почет и слава, мне — могильный курганчик, Колдуну — публичное глумление и сожжение, как поступают с теми, кто осмелился поднять руку на особу благородной крови. И если уж мое убийство вешать на Короля, значит, нахожусь я где-то на территории его земель. Может быть, даже недалеко от столицы.
Но это все оптимистичный для врага вариант. Пообщавшись же немного с Колдуном, я могу судить, что он не станет бросаться за мной, очертя голову. Он слишком ценит свою значимость для королевства. Скорее всего, мне на выручку будут посланы его войны. Может быть, даже с куклой-двойником Короля. Сам он будет в безопасности. Или нет? А что, если я — это лишь отвлекающий маневр, и покушение на Колдуна произойдет в его дворце? Кто знает, сколько еще этих «перемещалок» находится там? И кстати, это наводит на определенные мысли. Может быть, не одна Айя переметнулась на сторону врага? Во дворце традиционно много людей, а кто-то из них может быть посвящен в некоторые тайны своего Короля.
Как-то нехорошо все выходит… Я почувствовала настойчивое желание побиться головой о что-нибудь твердое. К тому же, роль куклы-переходящего приза мне начала резко надоедать. Не зря говорил мой наставник: «Неизвестность — худший из врагов».
Не знаю, сколько прошло времени с момента моего пленения, кажется, уже довольно много, и время ужина, по моим представлениям, давно наступило. Обо мне, похоже, предпочли забыть. И ладно бы уже еда, но вот пить хотелось все сильнее и сильнее. Я настойчиво гнала от себя мысли о воде и ужине. Но вместо них приходили не менее безрадостные мысли о моей дальнейшей судьбе. Выходило, что будет она недолгая и несчастливая. И через сотню лет найдут мой унылый скелет в этом подвале. Ах да, иногда прорывались мысли о Колдуне, но от них делалось совсем уж тошно, и я предпочитала думать о еде.
Время в этом подвале подчинялось каким-то своим законам. Иногда мне казалось, что я сижу здесь целую вечность. Благо, хоть подо мной был старый, рваный соломенный тюфяк. От стен явственно тянуло сыростью и холодом. В другой момент мне казалось, что я нахожусь здесь совсем мало времени, однако уже вполне успешно схожу с ума. Мне начинали мерещиться шорохи, тени, тихие голоса. От удара и нервов разболелась голова. Тем не менее, я периодически заставляла себя вставать и ходить, насколько позволяли цепи. В конце концов, я задремала.
Не знаю через сколько времени я проснулась — скрюченная, замерзшая. Голова болела еще больше. Есть и пить хотелось с такой силой, что я уже была готова жевать солому, лезущую из тюфяка. Пересохшее горло царапал такой же сухой, и, по ощущениям, распухший, язык. Только я собралась подняться и снова немного походить, как в моей темнице раскрылась дверь. Все та же мужеподобная женщина молча поставила деревянную кружку на пол, и вышла. Сразу же бросаться к воде было ниже моего достоинства. Да, меня никто не видел, но я выдала бы себя звоном цепей. Не знаю, на какой силе воли я держалась, однако смогла выждать некоторое время. Наконец, я встала и подошла к кружке. Цепи, тяжелым грузом висевшие на руках, натянулись и кончились. До воды оставался примерно шаг. В горле было сухо, как в Юго-Восточных Пустынях.
И вот тогда меня охватили настоящие паника и безнадежность. В глазах потемнело, и я заплакала, но без слез. Сухие рыдания с хрипом вырывались из меня, царапая горло тщательно загоняемым внутрь криком. Сейчас я была чем-то сродни обезумевшему от ужаса животному. Но даже в такой ситуации кровь давала о себе знать. Я не издала ни звука, хотя больше всего хотелось по-бабьи завыть в голос, жалея несчастную себя. Нельзя. И точка. Что-то, затверженное на уровне спинного мозга.
Сколько я простояла так — плача перед недостижимой кружкой — не знаю. Знаю только, что в этот момент во мне проснулась какая-то новая «я». Прежняя «я» хотя и была неглупа, однако растрачивала весь ум на бесплодные рассуждения. Прежняя я отрицала действие, находила самые разные причины, лишь бы оправдать свою бездеятельность. Прежняя я ждала, пока меня спасут, и все наладится само собой.
Новая я первым делом отвесила себе мысленную пощечину. Помогло, не хуже настоящего удара. Оборвав рыдания, я обдумала план действий. Сначала скинула башмаки, поежившись от того, насколько холоден был пол. Потом пошла вперед, насколько позволяли цепи, в том месте, где они натянулись, не пуская дальше, села на пол. Теперь холодно было не только ногам. Так проползла еще немного вперед. Руки сильно оттянулись назад. Уперевшись на них, и приняв наиболее устойчивое положение, я протянула босые ноги, и предельно осторожно коснулась ими кружки. Та падать не собиралась. Уже увереннее, я сжала ступни по обеим сторонам кружки, и потянула её вперед. Не рассчитала рывок, и немного воды выплеснулось на пол. Стиснув зубы, я продолжила. Не думала, что это будет так тяжело. От напряжения болели мышцы ног и живота, тряслась каждая жилка. Тем не менее, мне удалось подтащить кружку довольно близко. Тогда я перенесла вес тела на руки, отползла назад, и снова ухватилась ногами за кружку. Теперь уже я знала, как правильно нужно её двигать, и справилась довольно быстро.
Цепи ослабли, и я, наконец, смогла руками взять злосчастную посудину. Сил не оставалось даже на то, чтобы отойти к тюфяку. Но нужно было. Очень не хотелось бы заработать какое-нибудь воспаление, я и так на полпути к нему. Поэтому я, как драгоценность, держа кружку в руках, встала, надела башмаки и отошла к тюфяку. Предельно осторожно наклонилась — живот и мышцы ног мгновенно отозвались болью — поставила кружку на пол. И только потом позволила себе обессилено рухнуть на соломенный тюфяк.
