них. Вторая отворачивалась и утирала слезы.
Чернявая с напряжением следила за разговором торговца и будущего хозяина. Купец яростно торговался с продавцом, один раз даже махнул рукой и сделал вид, что уходит.
А Генрих, скучая, наблюдал за костлявой девицей. Она все так же продолжала прятаться за толстуху, потом что-то шепнула ей на ухо и внимательно слушала тихий ответ. Из под чепца виднелся только сильно покрасневший кончик носа. Что-то в ней было неправильным, непонятным, настораживающим.
Вот она сунула руку в карман и вынула клочок белой ткани. Вытерла нос и зябко поежилась, оставаясь при этом прямой, как палка. Только голову клонит, чтобы лица толком не увидеть было. А осанку держит, как не каждая дворянка сможет.
И руки у нее, Генрих присмотрелся, нерабочие у нее руки-то! Чистенькие, белые, под ногтями нет грязи. Ну, значит, и не нужна такая.
При том количестве народу, что требуется кормить в замке, нужна крепкая повариха, да еще и пара подсобниц. А брать такую белоручку – это деньги на ветер. Он чуть толкнул Берта в плечо, привлекая к себе внимание:
-- Я, пожалуй, вот к этой тетке присмотрюсь. Она даже чем-то на тетушку Джен похожа, – он чуть ностальгически вздохнул и пояснил: -- Была в детстве моем такая повариха в замке. Пирожки пекла вкуснющие.
-- А сколько всего брать будешь? Может, дешевле выйдет подсобниц в деревнях нанять?
-- Там и так народу не хватает. Но посмотрим, сколько запросят. А ты что? Еще пройдешься?
-- У меня народу-то не столько, сколько у тебя. Я могу и посимпатичнее поискать, и помоложе. Ну, чтобы уж два раза не платить, – засмеялся Берт. – Вон, видал, купчина себе какую хорошенькую наторговал?
Купец, между тем, расплачивался, недовольно сопя и внимательно поглядывая на покупку.
Нас довезли до рынка, и увидеть я почти ничего не успела, кроме одной длинной и широкой мощеной улицы, по которой от порта и к нему двигались десятки груженых и порожних телег. В два ряда, как и автомобили на обычной дороге. Улица была огорожена высоким забором, и хотя там, за ним, виднелись вторые-третьи этажи домов, окон на эту сторону они не имели. Просто глухие беленые стены.
Моряки завели нас в длинный ангар, цепи накинули на вбитые в столбы крючья и все ушли по делам, кроме того противного жирдяя, что должен был получить за нас деньги. Звали его господин Мулс. Мысленно я немедленно назвала его мулом.
Стоять в сарае было довольно холодно. Конечно, ветра сильного здесь нет, но с обеих концов широко распахнуты двери, так что сквозняк – будь здоров какой получается. Я чувствовала, что еще немного – будет мне обеспечена качественная простуда. Была узкая скамейка вдоль стены, но от щелястого дерева так дуло, что я просто боялась там сидеть – застужу все на свете. Да и не одна я – большая часть рабов предпочитала стоять, садились только самые уставшие, и то ненадолго.
Двери ангара были открыты еще и для освещения. Хотя все равно под крышей царил легкий сумрак.
Всего продавали человек шестьдесят-семьдесят. От нашего места было довольно хорошо видно всех. Если учесть, что Барб везли сюда специально, то это хороший знак. Получается, что работорговля – не самое распространенное явление. Или же, если я ошиблась, то она только-только начала набирать обороты.
Покупателей было не так и много. Они изредка лениво бродили, разглядывая стоящих и сидящих рабов. Немного больше гомонили там, где продавали людей за долги – иногда сумма, которую требовали оплатить, была велика и там покупатели часто скандалили. Несколько раз покупали крепких мужчин у соседнего торговца. Как я поняла из разговоров – в основном на тяжелые работы. Одного вроде бы купили грузчиком в лавку, другого – на разгрузку судов.
Я особо не прислушивалась к разговорам, просто рассматривала людей и их одежду. Вся она была очень разная, никаких типовых моделей. На женщинах что-то вроде верхних платьев со шнуровкой, видных в распахнутых плащах.
Я так поняла, что если шнуровка спереди, это или прислуга, или купчиха-горожанка. Под верхней одеждой шнуровки на спине не видно, но Барб еще на корабле мне объясняла, что у дворянок это как дань статусу, типа сами они не одеваются: для этого прислуга есть, она и зашнурует. Дурь какая. Здешние покупательницы все шнуровали платье спереди. Интересно, дворяне себе пленников покупают?
Зато сами эти платья поражали разнообразием. Да и верхняя одежда сильно отличалась. Если у служанок это были брезентовые или полотняные бесформенные балахоны, вроде того, каким снабдили нас пираты - лишь бы закутаться потеплее, то у горожанок и купчих плащ – показатель статуса. У каждой обязательно капюшон, у сильно богатых с опушкой. И ткани – бархат, шерсть, замша.
Из-под верхней одежды виднелись платья, самых разных цветов с необычной отделкой: узкие меховые полоски, крупные атласные аппликации, шерстяная и шелковая вышивка, самая невероятная тесьма, ленты, кружева. Жаль, что фасоны мне не оценить толком: видно только часть переда.
Когда пожилой мужчина возле нас спросил о кухарке, я насторожилась и начала прислушиваться к беседе. Может, это за нами? И совсем не поняла, зачем эта чернявая девица напрашивается.
Я наклонилась к Барб и шепотом спросила:
-- Чего это она? Ей-то зачем такое?
-- Так ведь муж у нее помер – зарубили на корабле его ироды эти. Она теперича вдова, получается. А тут – купчина не бедный. Я уж точно-то не знаю, а только видать возвращаться ей и не к чему – ни мужа, ни, видать, дома. А этот, сразу видать, не бедный -- и обует, и оденет. А там, глядишь, она его в храм божий и дотащит.
-- В смысле, в храм?!
Барб вздохнула и пояснила, как несмышленышу:
