Ах, но старуха раскусила его. Она цокнула и посмотрела на него, хотя широкая линия улыбки на ее лице уничтожила любую угрозу, которую она собиралась послать в его сторону.
— Мы оба знаем, почему ты здесь, Лютер. Ради всего святого.
Луна смотрела на них, приподняв бровь от любопытства.
— Теперь я хочу знать, почему он здесь, потому что я думала, что он хочет меня накормить.
— О, он хочет накормить тебя, дорогая, но он хочет накормить и себя. Мужчину невозможно удержать довольным! Он как бездонная яма, — она полезла в карман и вытащила деревянную ложку, затем указала на корзину рядом с ней на столе. — Ваша охота завершена, мой лорд. Угощайтесь в свое удовольствие. На этот раз я оставила для вас больше.
— Ты — ангел, — ответил Лютер. Он помчался к концу острова и схватил ее за талию, просто чтобы поцеловать ее в щеку очень громким поцелуем. — Посланный с небес.
— Это просто пирожные, Лютер, — однако Магда хихикала, будто она снова была молодой. И во многом она всегда будет такой.
Повариха была рядом с ним в самые трудные моменты его жизни. Она всегда была доброй женщиной, к которой он бежал, когда что-то шло не так. И хотя она очень мало знала о реальности его жизни или семейной тайне, которую ему приходилось скрывать, она всегда была рядом с распростертыми объятиями. Теплая. Пахла печеньем. Она была бабушкой, которой у него никогда не было, но которую он всегда хотел.
И она делала лучшие пирожные во всем Лондоне, потому что после выпекания обмакивала их в мед и сахар.
Он схватил несколько этих прекрасных пирожных и сунул их в рот. Они были очень хороши, и его желудок заурчал от счастья. Или, возможно, от голода, потому что он намеревался съесть еще немало этих вкусных сладких угощений.
Он застыл на месте, как только понял, что Луна смотрит на него. Ее глаза были слишком широко раскрыты, а челюсть расслабилась, будто рот мог открыться в любой момент. Он вел себя как животное?
Да. Хотя для него это не было чем-то необычным, так что он предположил, что это было… ожидаемо.
Кашлянув, он потянулся за салфеткой на столе и вытер рот.
— Извиняюсь.
— Полагаю, тебе действительно нравится эта выпечка, да? — спросила она.
Он не знал, что ответить. Как можно было сказать, что да, конечно, он любил выпечку, но иногда забывал, что он в человеческой шкуре? Зверь внутри него любил есть и пожирать. Похоже, это была единственная цель зверя. Голод, ярость и желание. Все те эмоции, которых не испытывал хороший человек, дворянин. И все же он чувствовал их все, будто каждая эмоция была монстром, живущим внутри него. Каждая своим голосом шептала ему на ухо.
Луна посмотрела на выпечку, потом взглянула на Магду.
— Медовые пирожные?
— Да, — повариха покраснела, радуясь, что кто-то понял, что она приготовила. — Они были фирменным блюдом в моей деревне, и когда я приехала в Лондон, я был удивлена, что никто не держал их на столе все время.
Что-то в Луне смягчилось. Ее плечи опустились, она перестала хмуриться. И Лютер пожелал узнать, почему она так реагировала на простую выпечку.
Конечно, он всегда улыбался, когда видел пирожные. Но это было потому, что он знал, что съест как минимум шесть, а затем еще час будет наслаждаться сладостью. У Лютера было очень мало моментов в жизни, за которые он не чувствовал себя виноватым, и эти пирожные были одним из них.
Но Луна смотрела на них, будто увидела привидение.
— Мы тоже делали их в моей деревне, — пробормотала она. — Я помню, как моя мать не спала всю ночь, готовя их к Самайну.
Магда вздрогнула.
— Мы не произносим эти слова слишком громко здесь, девочка. Не нужно никого расстраивать старыми обычаями.
— Ах да, они всегда так расстраиваются из-за напоминания, — Луна покачала головой и улыбнулась. — Церковь предупредила меня об этом, как только они взяли меня в свои руки. Языческая терминология недопустима. Так всегда, полагаю.
Языческие термины? Церковь?
Лютер смотрел на женщин так, словно одна из них могла дать ему ответы, которые он искал. Но они просто смотрели друг на друга с пониманием, словно у них было общее прошлое, которого он не мог понять.
— Дамы? — спросил он, громко кашлянув. — Могу я попросить разъяснений по поводу того, о чем вы двое говорите?
Обе ответили одновременно:
— Нет.
— Ах, — он взял еще три пирожных и попятился к выходу из комнаты. — Тогда я просто… оставлю вас.
Лютер сунул в рот еще одно пирожное, пока шел по коридору. Кого он впустил в свой дом?
ГЛАВА 11
Луна привыкла к своему новому распорядку на несколько дней, прежде чем запаниковала. Да, она должна была остаться здесь на неделю, пока не появится его тетя, и тогда она сможет доказать, что граф был нормальным человеком в нормальном окружении, и разве это не прекрасно, что он остепенился?
Но она не была… способна. Она не была той молодой женщиной, с которой влиятельный мужчина хотел бы остепениться. И она не знала, как быть этим человеком.
Расхаживая по своей комнате, она чувствовала себя так, будто Лютер запер ее в клетке, и она не могла выбраться из нее. На решетке были красивые бледно-голубые обои, а пол был теплым, из красного дерева, вероятно, стоил больше, чем она заработала за всю свою жизнь.
И что еще хуже, этот проклятый алмаз продолжал ей петь.
— Луна, — кричал он, повторяя ее имя, пока она не подумала, что сойдет с ума.
— Что ты хочешь? — прорычала она, пытаясь держать голову прямо, пока планировала побег из этого сводящего с ума места.
— Ты не хочешь надеть меня? Знаешь, ты могла бы прийти и забрать меня. Я здесь. Жду тебя.
Она хотела. Черт, она бы отдала свою правую руку, если бы могла дотронуться до этого проклятого бриллианта. Но она не смогла его найти. Граф, возможно, не очень хорошо удерживал воров от своего дома, но он очень хорошо прятал свои ценности. Конечно, вокруг была сотня вещей, которые она могла украсть. Но украшения было слишком легко отследить.
Ювелирные изделия сначала оказывались за пределами страны. Они двигались по миру, переходя от одного продавца к другому, пока, наконец, не добирались до кого-то, кто был связан с дворянством. Тогда все уже забывали о потерянной вещи. По крайней мере, до тех пор, пока кто-то не надевал украшение в оперу и его не видел не тот человек. Затем этот продавец исчезал, другой его заменял.
Ее мир не был сложным. До этого момента.
Выдохнув, она села за бледно-желтый столик и уставилась на свое отражение. Она знала только одного человека, который мог бы помочь ей сейчас, и это был последний человек, с которым она хотела бы поговорить.
Мэв.
Ее сестра общалась с самыми невероятными людьми в мире и теперь была влюблена в герцога на вечность. Буквально. Кровь вампира в ее венах будет поддерживать ее жизнь на протяжении столетий теперь, когда она стала парой лорда-вампира.
Несмотря на все это, Луна не любила разговаривать с сестрой, потому что у Мэв была склонность все исправлять. Это все, что она умела делать. Она была серьезна, как старшая из троих, но никогда не видела ничего в оттенках серого.
Она могла бы позвонить Беатрис. Но та провела всю свою жизнь в монастыре и ничего не знала о том, что значит быть настоящим человеком.
Значит, Мэв.
Луна наклонилась и выдохнула на стекло. На запотевшей поверхности она написала имя сестры и пробормотала простое заклинание. Этому ее научила мать давным-давно, и, похоже, его знали все ведьмы. Зеркала можно было использовать для наблюдения, но они также были порталами в другое царство.
Зеркало замерцало, исказилось, а затем ее отражение исчезло. Вместо этого ее сестра смотрела на нее.
— Ты выглядишь здоровой, — Луна изо всех сил старалась не думать о том, что это значит. Если Мэв выглядела особенно крепкой, это обычно означало, что они питались не друг от друга, а от какого-то бедолаги, который наткнулся на замок.
— Не думай об этом, — сказала Мэв. — Это единственный способ жить. Поверь мне. Почему ты меня звала? Я думала, ты собираешься украсть этот бриллиант и вернуться домой несколько дней назад.
