и норовил сбить с ног. Мы кое-как добрели до приземистого здание по заметенной тропинке. Ледяной ждал нас на пороге. Казалось, ему не мешают ни ветер, ни снег.
Вслед за куратором мы прошли в библиотеку и повесили плащи на вешалку. Внутри было тепло, помещение озарял мягкий свет. Я ждала, что на этот раз буду сидеть вместе со всеми. Но Ледяной указал парням на ближайшую к выходу нишу, а меня поманил за собой. В тот закуток, где мы сидели в прошлый раз.
Там он галантно пропустил меня вперед. Но прежде чем я успела сесть, приказал:
— Стой.
Я повернулась к нему и застыла, преданно глядя в глаза и стараясь придать своему лицу самое невинное выражение. Куратор неспешно опустился на стул и добавил:
— Выворачивай карманы.
Я начала юлить:
— Куратор Ааберг, дались вам эти милые девичьи глупости? Не все, что девушки носят в карманах…
— Выворачивай.
На этот раз тон голоса был таким, что я и сама не поняла, в какой момент послушно вывалила на стол перед ним три маленьких склянки. Ледяной удовлетворенно кивнул и убрал мои драгоценные зелья к себе за пазуху. Интересно, где он прячет конфискованное?
Я села за стол и придвинула к себе листы. Куратор небрежно произнес:
— Думаю, сегодня ты начнешь со страницы триста пятьдесят. Во избежание.
Я послушно открыла Свод правил в нужном месте и скрипнула зубами. Заголовок этого раздела гласил: «Список веществ и снадобий, запрещенных к хранению в общежитиях и личных комнатах».
Но, прежде чем я взялась за перо, Ледяной сказал:
— Ах да… Тебе пришло письмо.
С этими словами он положил передо мной белый конверт. Я с ужасом посмотрела на знакомую до боли печать. Только не это!
На конверт перед собой я смотрела, как на ядовитую змею. Герб на печати был знаком до каждой черточки. Лук с семью стрелами на тетиве, и корона над ним. Альбин Скау, правящий герцог Запада. Личная печать отца.
Проклятый Крон! Я была уверена, что это его рук дело. Портальная почта работает быстро. Наверняка успел нажаловаться. Иначе с чего бы отцу писать мне? Я же опозорила его на все Западное герцогство. Думала, что после того скандала про меня не вспомнят по меньшей мере год. Он даже провожать меня на Север не пришел, отправил мачеху и Амалию, которые терпеть меня не могут.
Но письмо счастья придется открыть и прочесть. С тяжелым вздохом я распечатала конверт и неохотно развернула сложенный вдвое листок. Чем больше отец злился, тем спокойней и собранней он выглядел. И тем аккуратнее выводил буквы. Судя по тому, что при взгляде на это послание любой каллиграф умер бы от восторга — отец был в бешенстве.
Письмо гласило:
'Дорогая Анна!
Амалия созналась, что ты уломала ее подменить оружие. Не знаю, что ты собираешься делать с луком в Академии Стражей. Раз не взяла нормальный меч, разбирайся сама, как тебе учиться. Из общежития ни ногой, никаких прогулок по Северному герцогству. И денег на новое оружие не получишь!
А вот я уже получил жалобу на тебя. Имей в виду, что до конца срока обучения из этой Академии ты можешь отправиться только в охотничий замок на Тергских болотах, а затем под венец. Если не хочешь учиться — выдам замуж, не далее как вчера я получил интересное предложение на твой счет. Мне оно не нравится, да и тебе не придется по вкусу. Но если учителя не в состоянии призвать тебя к порядку, может быть, это сделает муж?
Со слабой надеждой на твое благоразумие, Альбин Скау, Правящий герцог Запада.'
Я перечитала письмо три раза и почувствовала, что меня колотит от злости. Амалия… Амалия соврала, что это я уговорила ее подменить меч! А Крон пожаловался отцу. И вероятно, изрядно приврал. А что ему про меня наговаривал декан Барт, известно только богам. Вот невезение!
Я медленно и с наслаждением разорвала лист бумаги на мелкие кусочки, и только после этого спохватилась, что все еще сижу в библиотеке, за одним столом с куратором, и тот внимательно наблюдает за мной.
— Что? — огрызнулась я, сметая обрывки бумаг в корзину для мусора.
Нарываться на новые неприятности было глупо. Я и так огребла проблем на целую неделю. Но сдерживать рвущееся изнутри негодование я не смогла. К счастью, Ледяной наказывать меня за дерзость не стал, а лишь невозмутимо произнес:
— Вижу, писать ответ ты не планируешь.
— Не сейчас, — буркнула я, двигая к себе листы и учебник.
Я надавила на перо с такой силой, что порвала бумагу. Еще один лист улетел в мусор, и только после этого я смогла сосредоточиться на том, что нужно было переписать. Ледяной не ругал меня и ни о чем не спрашивал. Молча сидел напротив, заполняя какие-то документы. Работой парней он не интересовался, и это тоже злило меня. Вечер прошел под скрип пера и мое возмущенное сопение. О том, кто мог просить у отца моей руки, не хотелось даже думать. Если это Гольдберг… пусть только попробует! Ни за что!
Около полуночи нещадно зачесалась рука под повязкой. Ледяной встрепенулся и возвысил голос:
— Все свободны!
Меня как ветром сдуло из-за стола. На улицу я выскочила быстрее парней, на ходу почесывая запястье через повязку. И вздрогнула, когда совсем рядом обнаружила две пары сияющих в темноте глаз. Снег вокруг зашевелился, и я поняла, что это байланги. Оба с интересом обнюхали меня. Но почему-то их мне совсем не хотелось гладить. Я застыла, позволяя псам изучать меня.
Тот, что покрупнее, оказался особенно настырным и начал обнюхивать мое лицо. За моей спиной раздался голос Сигмунда:
— Кнут, нельзя.
Байланг тут же потерял ко мне интерес и плюхнулся на задние лапы.
— Это твой? — спросила я.
Сигмунд кивнул и погладил своего пса. Тут я прошептала:
— А разве байлангов можно выпускать после отбоя?
Эйнар тяжело вздохнул:
— Нельзя. Но Котик не слушается. А Кнут иногда улетает вместе с ним. Поторопимся, пока Ледяной не увидел. До завтра!
С этими словами парни взобрались на своих байлангов, и белые псы унесли их в небо.
В воскресенье я снова отлынивала от завтрака травянистой дрянью и пыталась переделать домашние задания на всю неделю. Перед ужином сначала пришлось мести лестницу. А после меня снова ждало бдение до полуночи в компании Ледяного. Куратор, как и вчера, даже не думал контролировать парней. Несколько часов он просидел напротив меня, изучая какой-то
