— Но ты же побывала в разных местах, видела разные вещи. Я убил бы за такую возможность.
— Ага, в полном одиночестве. У тебя есть лучший друг, а у меня только собака.
— Но ты никого не боишься. Ты делаешь все, что хочешь и говоришь все, что думаешь. А все остальные вокруг боятся быть самими собой.
Лена уставилась на черный лак на своем указательном пальце.
— Иногда мне хочется быть как все, но я не могу изменить того, кто я есть. Я пыталась. Но я всегда неправильно одевалась, всегда говорила не то, и рано или поздно все шло наперекосяк. Я бы хотела быть собой и при этом иметь друзей, которые замечали бы, есть я в школе или нет.
— Поверь мне, они заметят. По крайней мере, сегодня заметили.
Она почти рассмеялась, почти.
— Я имею в виду, заметят в хорошем смысле.
Я отвел взгляд.
Я замечаю.
Что?
Есть ты в школе или нет.
— Тогда, по-моему, ты сумасшедший, — но ее слова прозвучали так, будто она улыбалась.
Глядя на нее, я внезапно понял, что не имеет никакого значения, будет ли у меня место за столом в кафетерии или нет. Я не находил объяснений, но она была… вернее, это было… чем-то большим. Я просто не смог бы сидеть рядом и смотреть, как остальные пытаются ее унизить. Только не ее.
— Знаешь, это всегда так, — произнесла она в небо. Проплывающие облака меняли цвет на темный серо-голубой.
— Облачно?
— Нет, в школе, со мной, — она подняла руку и взмахнула.
Облако будто свернуло по направлению ее руки. Она вытерла глаза рукавом.
— Не то, чтобы меня сильно волновало, нравлюсь я им или нет. Я просто не хочу, чтобы они автоматически ненавидели меня.
Теперь облако стало круглым.
— Эти идиотки? Через несколько месяцев Эмили получит новую машину, Саванна — корону, Иден выкрасит волосы в новый цвет, а у Шарлоты будет… ну, я не знаю, ребенок, татуировка или еще что-нибудь, и все это останется в забытом прошлом, — это была ложь, и она знала это.
Лена снова махнула рукой. Теперь облако стало похоже на чуть выпуклый круг, а потом приняло форму луны.
— Я знаю, что они идиотки. Конечно, они идиотки. Со всеми этими крашеными белыми волосами и дурацкими маленькими блестящими сумочками под цвет одежды.
— Точно. Они тупые. Кого это волнует?
— Меня. Мне не все равно. И поэтому я тупая. Поэтому я в сто тысяч раз глупее глупого. Я глупею от власти дураков, — она махнула рукой и луну сдуло ветром.
— Ничего глупее не слышал, — я наблюдал за ней краешком глаза. Она пыталась не улыбнуться. Мы оба помолчали какое-то время.
— Знаешь, что глупо? Я прячу книги под кроватью, — сказал я как ни в чем не бывало.
— Какие?
— Романы. Толстой, Сэлинджер, Воннегут. И я читаю их. Ну, знаешь, мне нравится.
Она перевернулась и оперлась на локоть.
— Да? И что об этом думают твои друзья-баскетболисты?
— Ну, скажем, что я об этом помалкиваю и сосредотачиваюсь на прыжках.
— Понятно. В школе я заметила, что ты сосредоточен на комиксах, — она пыталась произнести это обыденным тоном. — «Серебряный Серфер». Я видела, как ты читал его, до того, как все случилось.
Ты заметила?
Стало быть, заметила.
Я не знаю, на самом ли деле мы разговаривали, или мне это только казалось, хотя настолько ненормальным я все-таки не был… пока.
Она сменила тему разговора, вернее, вернулась к предыдущей.
— Я тоже читаю. В основном поэзию.
Я представил себе, как она, растянувшись на своей кровати, читает стихи. Правда, мне трудно было представить кровать в особняке Равенвуда.
— Да? Я читал того парня, Буковского, — это было правдой, если два стиха считаются.
— У меня есть все его книги.
Я знал, что она не хотела говорить о том, что произошло, но я не мог больше молчать. Я хотел знать.
— Так ты мне расскажешь?
— О чем?
— О том, что там случилось.
Она надолго замолчала, села и принялась вырывать траву вокруг себя. Затем плюхнулась обратно на живот и посмотрела мне в глаза. Теперь ее лицо было всего в нескольких дюймах от моего. А я лежал, застыв, стараясь услышать каждое сказанное ею слово.
— На самом деле, я не знаю. Такие вещи иногда со мной случаются, и я не могу их контролировать.
— Как сны? — я смотрел на нее, пытаясь увидеть хотя бы намек на узнавание.
— Да, как сны, — не задумываясь сказала она, а затем вздрогнула и посмотрела на меня, пораженная. Я ни в чем не ошибся.
— Ты помнишь эти сны?
Она спрятала лицо в ладонях. Я сел.
— Я знаю, что это была ты, а ты знаешь, что это был я. Ты знаешь, о чем я говорил все это время, — я убрал ее руки от ее лица, и по моим рукам побежали мурашки.
Ты та самая девушка.
— Почему ты не сказала прошлой ночью?
Я не хотела, чтобы ты узнал.
Она не смотрела на меня.
— Почему? — это слово прозвучало слишком громко в тишине сада.
А когда она посмотрела на меня, ее лицо было бледным, изменившимся. Она испугалась. Ее глаза теперь были цвета предштормового моря на побережье Каролины.
— Я не ожидала, что ты будешь здесь, Итан. Я думала, это просто сны. Я не знала, что ты настоящий.
— Но когда ты поняла, что я — это я, почему ничего не сказала?
— Моя жизнь — очень сложная штука. Я не хотела, чтобы ты… чтобы вообще кто-либо оказался впутанным…
У меня не было ни малейшего представления, о чем она говорит. Я все еще прикасался к ее руке, и это кружило мне голову. Я нащупал грубый камень под нами и вцепился в его край для поддержки. Но моя рука наткнулась на что-то маленькое и круглое на краю камня. То ли на жука, то ли на камень. Оно словно само прыгнуло мне в руку.
А потом нас будто прошибло током. Я почувствовал, как Лена сжала мою руку.
Что происходит, Итан?
Я не знаю.
Все вокруг меня изменилось, словно я параллельно находился в каком-то другом месте. Я был и в саду, и еще где-то. И запах лимонов сменился на запах гари…
Была уже полночь, но небо было в огне. Языки пламени вздымались в небо, выбрасывая огромные клубы дыма и поглощая все на своем пути. Даже луну. Земля превратилась в болото. Пепелище поместья было пропитано дождями, которые лили до пожара. Если бы сегодня был дождь… Женевьева закашлялась от дыма, так обжигавшего ей горло, что было больно дышать. Грязь налипла на подол ее юбок, заставляя ее путаться на каждом шагу в массивных складках ткани, но она заставляла себя идти дальше.
Это был конец света. Конец ее мира.
Она слышала крики вперемешку с выстрелами и неумолимым ревом пламени. Она слышала голоса солдат, выкрикивающих приказы об убийстве.
