Эсме услышала и посмотрела в его сторону, затаив дыхание.
– Джон?
Оставшись без прикрытия, Рип вдруг так смутился, что дыхание перехватило. Вышел из тени, сунув руки в карманы. Глаза Эсме вспыхнули.
Они так и стояли, глядя друг на друга. Повисло тяжелое молчание. Рип не мог дышать. Эсме была такая красивая, даже со следами слез на лице. А еще напуганная и смущенная.
Он не знал, что сказать.
Эсме укоризненно покосилась на дверь, но затем медленно повернулась обратно к Рипу и гордо расправила плечи.
– И когда ты появился?
– Еще до того, как ты вышла.
Подбородок Эсме задрожал.
– И ты все слышал?
Он кивнул.
– О боже, – прошептала она, бессознательно отступая к кухне.
Рип ринулся вперед и схватил ее за руку.
– Нет, – буркнул он, гладя мягкий шерстяной рукав. – Нам надоть поговорить.
У Эсме не осталось сил сопротивляться. Не глядя, она кивнула и прошептала:
– Где?
Рип глянул в сторону старой конюшни, что Блейд использовал как склад, и повел туда Эсме.
– Идем.
***
Блейд вышел из кухни с тарелкой пирожков и бутылкой бладвейна, крайне довольный собой. Онория забрала у него тарелку и передала Лене, поручив угостить всех присутствующих.
– В чем дело? – тихонько спросила она у мужа, который примостился на ручку кресла и с хлопком вытащил пробку.
Блейд подмигнул ей и тепло улыбнулся. Онор не могла налюбоваться на эту улыбку.
– Да так, суюсь куда не надо.
Отставив вино, он обнял Онорию и притянул поближе. Она обвила руками его шею.
– Где Эсме? – И поняла, кого еще не хватает. – И Рип? Что ты натворил? Пообещал же ей ничего ему не говорить.
– Так я ниче и не сказал, – еще шире улыбнулся Блейд. – Прост заставил ее выговориться, покаместь он подслушивал.
– Не может быть!
– Решил сделать Эсме подарок. Она мне еще пасиб скажет.
– Вряд ли сейчас ей хочется тебя поблагодарить.
– Ага. – Блейд ухмыльнулся и поцеловал Онорию. – Ну че, мож пойдем наверх, и ты вручишь мне мой подарок?
Онор сдалась. Блейд был сущим дьяволом и знал об этом.
– Я ничего тебе не купила, – призналась она.
– Ниче, – промурлыкал он. – Мы че-нить придумаем.
Рип чиркнул спичкой и наклонился, зажигая фитиль фонаря. Тени удлинились и затанцевали прочь, а он с пугающей напряженностью уставился на огонек, чуя резкий запах фосфора.
Эсме осмотрелась и вздрогнула. Здесь было не так холодно, как снаружи, но по спине все равно побежали мурашки. Вероятно, от страха. Чем скорее они с Рипом переговорят, тем лучше.
Старая мебель штабелями громоздилась у стен, а на полу лежал большой турецкий ковер. Блейд почти не интересовался скупкой краденого, но всегда находились люди, отчаянно нуждающиеся в звонкой монете, поэтому он часто предоставлял деньги и защиту в обмен на вещи. Благотворительность в Чепеле не приветствовалась.
Эсме поежилась. Горло сдавило от невысказанных слов:
«Я не это имела в виду, когда говорила о том, что хочу быть твоей трэлью. Не нужно было тебя целовать. Мы друзья… просто друзья».
Сплошная ложь, но ложь во спасение.
Эсме уже открыла рот, но тут в груди словно что-то вспыхнуло. Ей больше не хотелось быть «просто друзьями» и забирать сказанное назад. Наконец тайное стало явным, и хоть молчание Рипа пугало, в глубине души Эсме хотела расставить все точки над i.
– Те холодно?
Его голос всегда был ниже, чем у большинства мужчин. Такой, от которого бежали мурашки. Рип редко его повышал, но иногда она хотела, чтобы он показал свои чувства. Хоть разок завопил или взорвался в ярости.
Но понимала причину его сдержанности.
Эсме кивнула, глядя, как дергается его кадык при сглатывании, и боясь посмотреть ему в глаза.
– Немного, – прошептала она.
Куда подевалась ее смелость? Дерзкая радость, что тайное стало явным? Рип шагнул к ней, снимая кожаную куртку, и Эсме невольно отступила. Ткань натянулась на выпуклых мышцах его груди, подтяжки врезались в плечи. Жесткая, колючая рубашка… Однако Эсме знала, каково чувствовать ее прикосновение к коже.
Рип застыл, будто от удара.
Скорее всего, решил, что его отвергли.
Приблизившись, Эсме взяла куртку и завернулась в нее, крутанув, как танцовщица плащ. Рип легко положил руки ей на плечи, чтобы помочь укутаться, да так и оставил. Стоя спиной к нему, Эсме почувствовала, как сердце вдруг забилось чаще.
– Джон? – прошептала она.
– А хорошо звучит. Ненавижу, когда ты мя Рипом кличешь. Тока для тя я Джон. Тока ты видишь мя таким. – Он робко накрутил на палец один из ее черных локонов и слегка потянул. – Хош мя наказать? Ну так ты ж знашь, как эт сделать.
Эсме вцепилась в ворот куртки, удерживая ту на месте, и вздрогнула. Внезапно желание обидеть его так, как он ее, показалось жестоким.
– Прости.
– И ты мя, – вздохнул Рип, отстранился, и Эсме моментально замерзла. Он подошел к фонарю, присел на пыльный красный коврик и кивнул ей. – Ди сюда, поговорим.
Хоть ноги и не слушались, ей как-то удалось пересечь загроможденную комнату, лавируя меж пыльных кресел и ламп.
«Не трусь, Эсме. Это не первое твое сражение и не последнее».
Но стоило опуститься рядом с Рипом на колени, как ее замутило. Схватившись за куртку, чтобы та не упала, Эсме опустила глаза.
Рип подвинулся и убрал руку с колена, скрыв в полумраке, судя по всему, механическую конечность. Осознав, что невольно пялилась, Эсме погладила прохладный металл:
– Не надо ее прятать.
Она переплела свои пальцы с его и ощутила гладкие шаровые суставы. Грубая работа; гидравлика предплечья блеснула в теплом свете свечи. Клапан засвистел, обдавая прохладным воздухом кожу Эсме. Рип никогда прежде не позволял ей прикасаться к этой руке.
– Надо бы нам поговорить с Блейдом, – заговорила Эсме, боясь, что гнетущая тишина попросту ее раздавит. – Он ведь в состоянии оплатить замену. Я видела новые механические штуки прямо из анклавов. Теперь есть даже искусственная кожа, хотя она все равно не очень похожа на настоящую…
Людям приходилось оплачивать эти усовершенствования годами службы на ужасных паровых фабриках, почти тюрьмах.
– Эсме, – ворчливо перебил Рип. Он явно пришел сюда не о руке говорить. Собеседница затихла. – Че ты мне не сказала?
Она невольно посмотрела на Рипа, чувствуя беспомощность. Ту же, с которой из раза в раз искала повод присесть рядом поболтать. Как на кухне, когда он украдкой воровал продукты... Только отвернешься, и морковки уже нет. Рип так пламенно уверял в своей невиновности, что Эсме невольно смеялась, пытаясь найти, где же он припрятал присвоенное. Прижавшись к нему, она шарила под курткой – хоть и не столько за тем, чтобы обнаружить украденное, – а сама краснела. И только тогда воришка с поклоном возвращал добычу.
