Сейчас, когда вместо звезд и луны за окном засияло ярким светом солнце и слегка прояснило сознание, это стало ясным как божий день. Только в дурную голову Алисы могла прийти идея: «Как сделать так, чтобы не прибежать?». Геройски и принципиально. Что следует сотворить, чтобы путь назад оказался закрыт?
Средство нашлось банальное и простое, мирно и блаженно сопящее сейчас в затылок.
Зато действенное. После того, что она позволила себе ночью, вернуться на исходную теперь, однозначно, было невозможно. Просто нереально, даже если бы очень-очень сильно захотелось. Потому что нормально и тем более счастливо с Данькой после измены уже не могло получится никогда. Не забудется, не перешагнется. Такое не прощается. Ни он не простит, ни она сама себе тем более. Не найдет оправдания.
Пусть Иванцов уезжает, куда хочет и с кем хочет. Да хоть сейчас. Она его отпускает.
Вероятно, зря. Но думать, сожалеть и накручивать себя страхом за будущее пока не хотелось.
Абсолютно ничего не хотелось. Ни-че-го.
От ленивых невеселых мыслей отвлек рядом закопошившийся Пашка. Едва открыв глаза, он преспокойно сладко потянулся. Вот уж кто совершенно не загонялся о случившемся, был невозмутим, как удав, сытый и полностью всем удовлетворенный. Счастливчик. Смешной и даже милый в своем блаженстве. Он улыбнулся со сна. За доли секунды, оглядевшись, быстро сориентировался, где находится. Бесцеремонно навалившись на Алису и довольно ощерившись, потерся приветливо носом о нос, его же чмокнул:
- Уже выспалась, - не спросил, а скорее просто отчего-то радостно воодушевленно констатировал, дотянулся до стоявшей на столе в изголовье кровати минералки, еще вчера предусмотрительно прихваченной с собой с банкета. По дороге домой он пару раз отхлебнул ее и теперь с похмелья присосался жадно.
Алиса смотрела на содрогающийся от глотков кадык парня, а он косился на ее губы.
К ним после и приник точно так же, с жаждой. Неудержимо, необузданно. Пылко. Горячо. Словно не насытился еще за ночь жаркую, откровенную, неутомимую.
А она опять позволила и даже снова ответила.
Просто потому что стало на все глубоко наплевать. Где первый раз, там возможен и второй. Почему бы и нет? Нечего больше терять. И нечего жалеть тоже. Ничего у нее не осталось. Вся слаженная и понятная жизнь спущена в... тартарары, незатейливые планы и мечты отправлены коту под хвост, а такая чистая, многолетняя, первая, единственная, неповторимая и кажущаяся бесконечной любовь взяла и окочурилась. Вовсе не бессмертной оказалась. Сдохла в агонии и в стонах... похотливых. Во вкусных поцелуях, то порывистых, то тягучих. Растворилась в подернутых грязным серым туманом порочных Пашкиных глазах, вытягивающих из Алисы сладкими конвульсиями оргазма всю её так низко павшую душу.
Да-да, как это не совестно было признать, измена вообще-то оказалась не таким уж и противным действом. Даже весьма-весьма не противным. Скорее - приятным. Очень. Порой доходящего до бесстыдного животного безумия и вспышки сверхновой звезды. До скрючивания пальцев и протяжного стона. Все так по-взрослому. И, главное, всё это с кем! С Пашкой! С Анфискиным братишкой! Кто бы подумал?! С Равликом-Павликом, черт возьми.
Да, именно так его дразнили в далеком детстве девчонки:
«Равлик-Павлик, высунь рожки,
Дам тебе горошки... (картошки), (окрошки)»…
Выкрикивали, прыгали, кривлялись, высовывая языки. Много всякой разной прочей «шки» при этом по случаю удачно рифмовали.
«Мда!», - мысленно вздохнула Алиса. Ну вот, собственно, и пожалуйста вам. Высунул Павлик, мать его, свою рожку, а она ему дала... немножко...
Бьющие прямо в глаза из незашторенного окна яркие солнечные лучи спасительно заставляли зажмуриваться.
«Господибожемой! Мамочка. Как стрёмно-то...».
Глава 24
К слову, мамочка оказалась полностью солидарна с дочерью. И папочка тоже.
Стрёмно! Ещё как!
Хотя Алиса, в общем-то, сама не долго парилась. Постаралась взглянуть на случившееся философски. Что сделано, то сделано. Конечно, полную глупость, кажется, она совершила. Теперь с Данькой стало все еще более сложно. Но ладно хоть не с Валерием Эдуардовичем - козлом-подкаблучником, как советовала Анфиска, угораздило сорваться на эмоциях. Вот бы где проблем себе нажила более позорных и неразрешимых.
А Пашка… Если постараться отправить в забвение сопливое детство и взглянуть непредвзято, он вообще-то был классный. Ничего так. И внешне, да и ночью не сплоховал.
Когда Алиса и он, гонимые природным зовом избавиться от переработанной организмом минералки, соизволили наконец выбраться из комнаты, родители явно впали в культурный шок. Заслышав тихое шевеление в коридоре, они тут же дружно выскочили из гостиной и замерли как изваяния в дверном проеме. Вероятнее всего, они ожидали увидеть там Даньку. Кого ж еще? Затянувшаяся ссора детей их не на шутку тревожила, пора было бы уже повздорившим разобраться меж собой, завершить год в мире и согласии.
И вот. Сюрприз.
Выдержке Пашки можно было позавидовать.
— Здрасьте, — как ни в чем не бывало растянул он рот в дружелюбной улыбке. Будто не из комнаты дочери этих милейших соседей вывалился только что весь помятый и взлохмаченный, а из дверей лифта вышел бравый служивый, вернувшись с ночного дежурства.
— Здрасьте, — по инерции отозвалась мама и уставилась на свое без сомнения поехавшее крышей чадо, как на какое-то маньячное чудовище, занимающееся по ночам растлением нежных младенцев.
Алиса потупила взгляд, вздохнула и отвернулась.
«Господибожемой! — Стрёмно – это очень-очень мягко было сказано! – На самом деле трындец случился просто! Куда бы провалиться? Как всё пережить?».
А ведь существовали еще «мама-папа» и у бессовестно обесчещенного мальчика Павлика. А еще Анфиска…
Как назло, «ребеночек», занявший своим грязно-надруганным тельцем чуть ли не всю прихожую, не больно-то поторапливался. Долго на корточках возился со шнурками на ботинках, изредка коротко косясь на Алису. Встав, одернул куртку и нерешительно замер в ожидании чего-то.
Чего?!
Алиса нервно поправила ворот своей домашней футболки.
«Его, может, еще и чмокнуть следовало на прощание? Шел бы уже и не затягивал неловкость».
Родители так и продолжали не шевелиться – молча наблюдали.
— Ладно, пойду? — Пашка почесал затылок и попытался поймать взгляд Алисы.
— Да, — подтолкнула она его к выходу.
— Я позвоню.
— Угу, — закрыла за ним дверь и сама поспешно скрылась в ванной.
Окончательно она проснулась, когда время перевалило за полдень. Полностью выспавшаяся и даже в настроении. Вставать, однако, не хотелось. Из глубины квартиры доносились звуки предпраздничного дня: телевизор транслировал какую-то одну из заезженных новогодних комедий, на кухне лилось, булькало и шкворчало. Сквозь дверные щели просачивались мирные голоса переговаривающихся меж собой родителей и ярко выраженный запах запеченной курицы. Все так уютно, по-домашнему.
Это пробуждение, на удивление, вдруг принесло спокойствие. Хотя на самом деле все было не так уж и радужно. С проигнорированными после душа папой и мамой в итоге все равно необходимо было объясниться. Как-то хотя бы в двух словах прокомментировать произошедшее. Про Даньку, про Пашку и про себя. Что и как именно сказать — она пока не знала. Она вообще ничего пока не знала, и что будет дальше - понятия не имела. Потому и не спешила покидать комнату и постель. Здесь было беззаботно и сладко.
Лениво потягиваясь, Алиса нежилась под одеялом, смотрела на голубое-голубое небо за окном, где еще недавно горели завораживающей россыпью звезды, и думала о том, о чем вообще-то не следовало. Абсолютно ненужные вещи заполняли ее голову. Все мысли были, как ни странно, о Павлике.
Нет, она не мечтала о нем. Вообще ничего такого подобного. Просто свежие воспоминания прокручивались в мозгах бесконечными гифками на репите — бессовестно откровенными и очень горячими. Назойливо докучали, отзываясь в расслабленном после сна теле смутным томлением, переходящем в возбуждение. Стыдно, но прямо здесь, сиюминутно, несмотря на наличие невообразимой кучи проблем, Алисе снова желалось. С ним же, с Пашкой. Так же, как ночью, а потом еще утром. Еще раз. А может и не раз.
