— Почему я — последняя, кому вы предложили бы стать своей невестой? Что во мне такого плохого? Чем я вас не достойна? Это потому, что… — я вздёрнула подбородок и невероятным усилием воли сдержала слёзы, которые снова предательски подступили. — Потому, что… я некрасива?
Он, наконец, обернулся. Медленно, медленно… А потом двинулся на меня — тёмный и грозный в сумерках, которые опускались так быстро этим осенним вечером. Но никто из нас не подумал зажигать свечи.
Я невольно отступила на шаг, прижалась спиной к двери.
Герцог навис надо мной, остановившись на середине шага… но как же сильно, смертельно хотелось мне, чтобы не останавливался!
Он упёрся в дверь левой рукой, а правую потянул к моему лицу… но снова застыл. И так и не коснулся. Потемневший взгляд опустился на моё лицо.
— Кто вам сказал подобную чушь, Элис? Будто вы некрасивы.
Снова, снова это холодное, бессердечное «вы»! Но за мягкость, почти нежность звучания своего имени на его губах я готова была ему многое простить. А за то, что по-прежнему держит между нами расстояние и не дотрагивается… что он так близко и так бесконечно далеко одновременно… готова была убить.
Морриган осторожно провёл кончиками пальцев в воздухе, не касаясь, но словно очерчивая контур моего лица. И это ощущалось как невозможная, изощрённо мучительная ласка.
— У вас самые красивые глаза, что я видел в своей жизни.
Это снова было не то. Не то, что я ожидала от него услышать. Каждый раз, когда я думала, что готова ко всему, он вновь переворачивал мой мир с ног на голову.
«Кто вам сказал подобную чушь, Элис? Будто вы некрасивы. …У вас самые красивые глаза, что я видел в своей жизни».
Я не дышала так долго, что, наверное, могла задохнуться. В плену его пристального взгляда, в клетке рук, что по-прежнему не касались — но каждый миллиметр воздуха между нами был раскалённым, словно в пустыне.
С трудом, но я всё же вспомнила о необходимости дышать. Лёгкие впустили порцию обжигающего, пьяного его запахом воздуха. Я судорожно вздохнула и… почему-то мне показалось, что сейчас он меня поцелует. То ли испуганная, то ли растерянная, я ждала этого, как растения в пустыне ждут дождя.
Так близко. Так сладко. Так мучительно.
Не вынеся новой пытки молчанием и неподвижностью, я качнула головой. Сама потянулась и дотронулась щекой до его пальцев. Прикрыла глаза на мгновение, такое это было блаженство. Просто прикосновение. Просто — кожа к коже.
И он… не отстранился на этот раз. И никаких «выговоров» за моё неуместное, кошачье движение — в поисках тепла и ласки.
Осторожное движение пальцев. Вниз по моей щеке. Герцог взял меня за подбородок и заставил поднять лицо, посмотреть себе в глаза.
— Ваша красота, Элис — она как прекрасный цветок, ещё не распустившийся. Бутон розы, спящий под снегом.
Его хрипловатый тихий голос рождал такую дрожь в теле, трогал такие струны во мне, о которых я даже не подозревала.
— Ваша красота, Элис… она из тех, что проявляются в глазах любящего мужчины.
Где-то далеко, на самой границе восприятия, послышался тихий шелест. Как будто осыпались все листья в парке разом. И пол под нашими ногами завибрировал — я почувствовала это ступнями, вибрация отдалась в позвоночнике, заныли зубы.
Почти обнимающий меня мужчина снова замер и превратился в ледяную статую. Я уже научилась чувствовать эти перемены в нём — как будто он «выключался», уходил глубоко внутрь себя, стирая всякий след эмоций. Оставляя мне лишь бездушную маску.
И прежде, чем я посмотрела в глаза Дорну, прежде, чем попыталась увидеть в них своё отражение… он прикрыл веки.
Убрал руку.
Сделал шаг назад. Больше на меня не смотрел.
— И обещайте мне, Элис, что вы такого мужчину когда-нибудь найдёте.
Так бывает с человеком, наверное, если его толкнуть в реку, под лёд, чтобы он замерзал там до самого сердца. Какой бы сильной я не была… есть же какой-то порог выносливости.
Я присела в книксене, пряча взгляд под ресницами. Пряча боль в наглухо закрытом сердце.
— Спасибо за науку, Ваша светлость. В этот раз я действительно поняла, что вы хотели мне сказать. Я больше… я больше… больше не стану досаждать вам своими… неуместными чувствами.
Я осторожно и медленно выпрямилась — как будто любым неловким движением могла что-то сломать у себя внутри. Вышла и аккуратно прикрыла дверь за собой.
Добралась до своей комнаты. Как была в одежде упала на кровать, уткнулась лицом в подушку и просто лежала так, минута за минутой.
Кошка приземлилась прямо мне на спину.
— Уйди. — глухо попросила я. — Только попробуй ещё раз меня куда-нибудь закинуть. Отдам Светлячку. Живёт такой в Замке ледяной розы. Здоровенный магический пёс. С во-от такими зубами. Поверь, тебе не очень понравится знакомство.
Кошка раздражённо мяукнула.
— Я серьёзно. Прошу тебя. Если у таких, как ты, вообще есть совесть… ну или жалось хотя бы. Никогда меня больше никуда не швыряй. Я ведь не железная. Я могу и сломаться.
Она снова мяукнула. В этот раз тише.
А потом перепрыгнула ко мне на подушку. И там улеглась, подобрав под себя лапы и низко наклонив ушастую голову. Я всё-таки подняла лицо… и уставилась в её удивительные глаза. Они словно затягивали меня.
На секунду моё зрение помутилось. А когда я снова стала видеть…
В сумеречной дымке, в полутёмной комнате я увидела Морригана. Немного с высоты. Будто я парила под потолком. И он меня не замечал. Я твёрдо знала, что сейчас остаюсь там же, где и была, что моё тело всё так же лежит на постели рядом с кошкой. Я чувствовала ткань покрывала под пальцами, у меня мёрзли ноги, я ощущала саднящее покалывание в спине — там, где увлёкшись «топтанием», кошка выпускала коготки.
И в то же время разумом я была не здесь. Я действительно его видела.
Герцог сидел на краю постели в гостевых покоях — так и не зажигая свеч, в полумраке. Опершись локтями о колени, и пальцы его были сжаты в кулаки. Голову повесил, будто задумавшись глубоко. Никогда ещё таким его не видела.
И не хочу больше видеть. Не хочу длить эту пытку.
«Верни меня сейчас же!» — попросила мысленно кошку. Она, на удивление, послушалась.
Я снова очутилась в своём теле, тяжело дыша, будто меня огромным камнем придавили. Отвернулась к стене, подтянула колени к груди.
— И так тоже больше не делай. Не хочу. Больше не хочу ничего.
Она исчезла незаметно.
Я пролежала полночи в том же положении, даже не укрылась одеялом, хотя замерзала.
Что ж… утешает, по крайней мере, что герцогу оказалось не всё равно. Наверное, переживает, что девочка теперь из-за него будет долго мучаться и убиваться. Всё же не совсем он бездушный. Мог бы… и воспользоваться моей наивностью, доверчивостью, открытым для него сердцем. Но не воспользовался! И на том спасибо. А в остальном…
Продолжу жить, как жила. Вычеркну из жизни эти каких-то два дня, которые слишком многое изменили. Стану сильнее и перестану верить в сказки.
Я так и не пролила ни слезинки. Часа в три ночи встала, зажгла свечу. Вытащила дневник из секретера и порвала на мелкие кусочки. Жаль, что не смогла порвать последнюю страницу. Он был прав, так лучше! Он во всём прав. А та страница… завтра пойду в парк и найду её.
Когда ранним туманным утром я вышла из дома — притихшего, молчаливого, пустого дома, из которого разъехались уже последние гости — то не узнала парка.
Облетевшие листья, все до последнего, даже на кустарниках.
Чёрная как уголь, полностью испепелённая аллея в парке, где я гуляла вчера… немые останки древесных стволов, сгрызенных почти до корней, словно неведомой болезнью или саранчой.
И скамья, на которой я писала дневник — рассыпавшаяся в прах, до голого металлического скелета.
На все мои вопросы отец и брат лишь отмалчивались. Берегли меня? Были связаны словом? Я не знала.
И в конце концов, я смирилась с этим заговором молчания — как смирилась слишком со многим в эти хмурые осенние дни. Одинокие, бесцветные — как осыпавшийся осенний парк.
