пропадают. Я слушаю только себя, и внутри у меня борьба. Бойня. Их крики так похожи на мои. Разве я не молила Богов о помощи? Кто-то хватает меня за плечи и, хорошо тряхнув, заставляет открыть глаза и разжать руку.
— Ты можешь помочь?! — кричит Рутил, наверное, не в первый раз, но у меня нет ответа. Могу и не могу. Я ощущаю, как сдавливает голову от душераздирающего крика горя и как сбивается дыхание.
— Если после этого меня не отпустят, ты дашь мне уйти. — Верба что-то восклицает, но я не глядя прерываю ее взмахом руки. — Не она, ты.
— Согласен, — кивает Рутил, но я ему не верю. Жаль, что это ровным счетом ничего не меняет.
Развернувшись, я прорываюсь сквозь толпу к развалинам школы, дернувшуюся за мной Вербу останавливает Рутил:
— Тебе не надо на это смотреть.
Расталкивая собравшихся и бездействующих людей, влетаю в крепкую спину, огибаю хааса и попадаю в чьи-то руки.
— Стой-стой, назад, — велит он, выталкивая меня, и первым делом я узнаю голос охотника. — Тут еще опасно.
Я все еще не хочу смотреть на него, но только своего решения не меняю и, вывернувшись, утягиваю Тумана за собой. Вцепляюсь в его ладонь пальцами и, прежде чем упасть рядом с ребенком, оборачиваюсь, чтобы наконец увидеть лицо. У охотника черные, как сам мрак глаза, и вот она, та самая подсказка. Смерть снова заберет меня в темноту, если я помешаю ей.
Он замирает, не сопротивляясь, даже как будто сжимает мою руку в ответ.
— Смотри мне в глаза. Ты не пострадаешь, — обещаю я и вбираю в себя часть его силы, чтобы быть проводником и вернуть мальчику биение сердца. В десятки тысяч раз слабее, чем настоящий разряд молнии, удар прошивает мою ладонь и пронзает грудь. Я отнимаю руку, стоит только почувствовать пульс. Проворачиваюсь на месте, кладу ладонь на грудь другого мальчика и проделываю тоже самое. Больше брать у Тумана нельзя, и я отпускаю его. Перебираюсь к еще одному, и ладонь какой-то женщины доверчиво тянется ко мне.
— Ты не пострадаешь, — благодарно обещаю ей и беру ровно столько, чтобы вернуть сердцебиение. Меня зовут к еще трем детям, и я, без сомнения, делаю все, что требуется. Поздно отступать. Когда я добираюсь до следующего и кладу ладонь на его грудь, понимаю, что тут иное. Ребра раздроблены, а его душа отошла слишком далеко. Я обескуражено смотрю на женщину рядом с ним.
— Пожалуйста, — слезно молит она, не убирая протянутой руки. Я облизываю и закусываю губу. Часто дышу. Хорошо. Ладно. Я решительно разрываю на его груди рубаху.
— Ты мать? Это поможет. Так будет легче. Ты привела его в этот мир, ты и вернешь. Мои глаза станут другими, но не бойся, продолжай смотреть, не отводи взгляда. Отвернешься и потеряешь сына. — я говорю это, проводя по его смятой грудной клетке пальцами, ища место надлома. — Поняла? — Она кивает и с готовностью отзывается. Я укладываю ее ладонь на разбитые ребра, свою размещаю сверху, а вторую прижимаю ко лбу мальчика. Поднимаю голову и, поймав ее взгляд, тут же погружаюсь, ухожу в глубину. Вокруг становится темно. Я слышу испуганный вздох и знаю — это из-за того, что мои глаза сейчас цвета жидкого огня, а из раны на руке сочится черная кровь. Потому что в темноте все становится черным.
Я ищу душу мальчика в этом мраке. За его пределами не существует ничего, не станет и меня, если уйти дальше. Я нащупываю нить от матери, осторожно тяну за нее. Резко надавливаю на лоб и грудь мальчика, убираю руки вместе с его вдохом. Взгляд не сразу фокусируется, но, когда я поднимаю веки, женщина счастливо обнимает вернувшегося сына, целуя его щеки и измазанный в черной крови лоб.
Хорошо.
Грудь медленно начинает сжимать. Вот и расплата. Я торопливо поднимаюсь на ноги, делаю шаг и почти падаю. Кто-то поддерживает меня.
— Что с тобой? — произносит Туман. Грудь сжимается как от мощного удара, и я, вздрогнув, перестаю дышать от боли. Внутри трещат кости.
— Нужно уйти, — сдавленно хриплю я, чувствуя нарастающий запах Смерти. Мне удается сделать еще два-три неуверенных шага, прежде чем кровь поднимается в горло, и кашель скручивает меня, заставляя упасть на землю.
— Что с тобой?!
Я плюю черной кровью на собственную раненную ладонь, и Смерть забирает меня, резко бросая в темноту. Боль становится нестерпимой. Мне кажется, я кричу, но звука нет. Нет ничего, кроме темноты вокруг. Я чувствую, как мне ломают ребра, потом разрывают грудную клетку и расплющивают сердце. А спустя мгновение я снова цела, но в тот же миг острые когти вспарывают мой живот, раздирая его полностью. Ломают каждую кость, калечат каждый орган, отрывают руки и ноги, выжигают кожу и саму кровь. Но каждый раз я возвращаюсь цельной, чтобы снова пройти через это. Порой Смерть отпускает меня, и в эти секунды я мечусь, ища выход из мрака, но это еще один способ меня ранить. Иногда среди темноты появляется яркий свет, и эта боль так же невыносима, как и другая. Внезапно в тишине появляется голос:
— Как тебе помочь? — Прохладная ладонь гладит там, где раньше было мое лицо. — Где болит?
— Свет, — стараюсь прошептать я, хотя не уверена, что могу говорить без губ, однако луч, жгущий глаза, пропадает, и я делаю ровно один вдох, прежде чем меня снова начинают разрывать когтями. Спустя тысячу мгновений агонии я слышу гадкий смех Смерти, чувствую запах гниения, и страшный мрак заканчивается, уступая место уютной темноте, в которой я забываюсь, чтобы проснуться ранним утром от рассветного солнца.
Разум чувствует тело абсолютно измученным, несмотря на то что никаких ран на мне нет.
Открыв глаза, вижу все ту же комнату в доме Вербы и Рутила, только на этот раз на мне есть одежда. Частично я лежу спиной на кровати, частично — на чьей-то груди, и этот человек держит меня за запястья перекрестив их. Я делаю попытку пошевелиться, но не получается, потому что кто-то тут же с силой прижимает мои руки, не позволяя даже вдохнуть.
— Эй… Я бы хотела встать.
Сильные пальцы моментально отпускают, и мне даже помогают сесть. Я знаю, что у меня нет никаких новых синяков или травм, но кажется наоборот. На мне будто нет кожи, и так будет до тех пор, пока я не забуду, что было в небытие. Разум помнит все, что творила Смерть с телом.
— Как ты?
— Демоны… Почему ты не оставишь меня в покое, хаас? —
