Я оглянулась на Тейта, уверенная, что он на это не купится. И увидела, как растеклась от удовольствия его аура, а слабый узел завязался вновь.
Трейси прямо-таки выскакивала из чересчур тесной блузки. Тейт расплылся в дурацкой улыбке. Нет, какие же все-таки идиоты эти мужики...
Трейси кинула на меня быстрый взгляд, ее аура чуть ли не зашипела, и я поняла, что пора убираться.
Усевшись обратно за стол, я решила больше не охотиться за стертым. Его таинственный обладатель может сожрать Трейси или любую другую звезду с потрохами — я не возражаю. Тем более, он совеем необязательно выслеживает Трейси, ну, появился рядом с ней пару раз — обычное совпадение. Может, они просто шляются по школе туда-сюда — этот стертый и его хозяин.
А может, поджидают удобного момента, чтобы с ненавистью обрушиться на ауру Трейси.
— Ну как она это делает? — спросила Одра, — Раз — и он снова у ее ног.
Дилан уронил голову на руки — надо же, оказывается, суслик способен на выразительные жесты. Наверное, имеет в виду, что сыт по горло разговорами о Тейте.
— Это страшная тайна, — ответила я, с наслаждением делая огромный глоток коктейля. — Нам не понять.
Дилан обвел нас мрачным взглядом.
— Бюст, — коротко сказал он. — Самоуверенность. Вот вам и все тайны.
Мы с Одрой переглянулись и пожали плечами. Наверное, чтобы это понять, надо иметь мужское мышление.
— А-а... — отозвалась Одра, и мне показалось, что ей хочется срочно поменять тему.
И неудивительно. Взаимоотношения звезд — не очень аппетитная тема для завтрака.
Одра встала. Я поняла намек, отодвинула поднос, одним глотком прикончила второй коктейль и похвасталась:
— Говорила же, что допью.
Чувствовала я себя прекрасно, вовсе не объелась, и впервые за весь день не беспокоилась насчет стертого.
Одра ухмыльнулась и кивнула мне за спину:
— А вот и мистер Кисслер. Третий красавчик в школе после Тейта и Брока.
Она сказала это так запросто, будто Кисслер и не был учителем.
Я повернулась, и у меня перехватило дыхание. Потоки стертого разливались по столовой, ласкали на ходу другие ауры, и разноцветные ореолы ежились и отдергивались от прикосновений бесцветных щупалец.
— Правда, обалденный? — спросила Одра.
Дилан глухо застонал.
Я не ответила. Я смотрела на мистера Кисслера и чувствовала, как тяжелеют и прилипают к полу ноги. Как цепенеет все тело, а я все никак не могу отвести глаз.
Аура у математика была огромная, а вырастающие из нее щупальца расползлись по всей столовой. Огромная и совершенно бесцветная — хуже, чем бесцветная. Мертвая, как будто никогда и не сияла. Речь шла вовсе не о струе-другой.
Мистер Кисслер весь был стертого цвета. Целиком.
Я почувствовала, как к горлу подступила тошнота, а к глазам — слезы. В ушах ревело, все кругом плыло, у меня перехватило дыхание. Последнее, что я помню, — как меня вырвало двумя шоколадными коктейлями прямо на пол столовой.
Тьма, Оглядываюсь... ничего не видно, хотя вокруг явно творится что-то странное... очень странное... по спине бегут мурашки. Почему я ничего не вижу? Ослепшая, перепуганная — даже земля подо мной трясется от страха.
И вдруг все кругом заливает неестественно яркий свет, и ко мне движется неясная фигура, окруженная переливчатым сиянием. Я почему-то знаю, что это женщина. Она подходит ближе, сияние слепит уже привыкшие к темноте глаза, и я жмурюсь, хоть и рада в душе, что свет разогнал темноту.
Женщина дотрагивается до моих век холодными пальцами, и, когда я открываю глаза, прохлада не исчезает, А вот незнакомки и след простыл. За то ко мне возвращается зрение, и все-таки лучше б я оставалась слепой, ведь крутом стены цвета криков, застрявших в горле жертвы.
— А-а-а-а-а-г-г-г-г-г-к-к-к-х-х-х, — заорала я и закашлялась, подавившись вырвавшимися из горла дикими звуками.
Открыла глаза и подскочила в постели.
Погодите секунду. А почему в постели?
Я заморгала и огляделась. Помню, я была в школе, а сейчас-то где? Не дома, это точно — из моего окна всегда виден океан.
— Лисси, — позвал знакомый голос.
Я снова моргнула, с трудом разглядела бабушку и хриплым голосом спросила:
— Где я?
— В комнате, — по обыкновению кратко ответила бабушка, и я наконец-то сообразила, что лежу в своей новой спальне.
Я не узнала ее, потому что до сих пор не привыкла к новому дому. Моя комната осталась дома, в Калифорнии.
— Что со мной?
Я все никак не могла понять, что произошло, почему я чувствую себя так, будто по мне проехался товарный поезд.
Бабушка озабоченно поглядела на меня, потрогала мой лоб тыльной стороной ладони и покачала головой. Ладонь была такой же прохладной, как узел между Трейси и Тейтом там, в школе.
— Это ты расскажи мне, что с тобой, Лисси, солнце мое, — мягко попросила бабушка.
— Я была в комнате, — попыталась припомнить я. — В темной. Потом зажегся свет, потом вроде женщина, а потом кошмар какой-то.
— Нет, не сон, детка. А то, что случилась в школе.
Я непонимающе: глядела на нее.
— В смысле?
— Тебя вырвало, и ты упала в обморок. Нам позвонили, но мамы с папой дома не было, и за тобой приехала я. Ты на секунду пришла в себя и забормотала какой-то вздор. А потом снова потеряла сознание, вздрагивала, стонала.
Очень жизнерадостная картина...
— Как же ты затащила меня на третий этаж? — спросила я.
— Помогли, — кратко ответила бабушка, и мне расхотелось допытываться дальше.
Скорей всего, она, как обычно, приказала первому встречному взвалить меня на плечи. Какой позор! А еще позорней, что меня стошнило на глазах у всей школы.
— Соберись, светик мой ясный, — велела бабушка, обозвав меня очередным нелепым прозвищем. — И вспомни: отчего тебе стало плохо?
Я сосредоточилась, и в памяти стали всплывать обрывки случившегося. Связующие лучи, призрачная рука, ссора Трейси и Тейта. Что-то там еще было с Трейси... Не помню.
И тут дверь распахнулась, и в спальню влетели мама с папой.
— Ну как ты? — задохнувшись, спросила мама.
Папа напряженно застыл в дверях — губы сжаты, аура тревожно дрожит, мелкие волны бегут по ней, как рябь по воде.
Я осознала, что мама ждет ответа и шепнула:
— Ничего.
— Я тебя увидела, — дрожащим голосом объяснила мама. — Съеженную, дрожащую...
Когда она заговорила, золотисто-бежевый ореол, окружавший отца, озабоченно потянулся к ней. Связь между родителями оказалась очень прочной, толщиной с мой кулак, а сейчас, когда папе хотелось утешить маму, она увеличилась еще больше: золотисто-коричневый поток слился с зеленым, полыхнула на миг белая вспышка.
