— Хорошо. Что ты предлагаешь?
— Ларо я займусь сам. Эстре будет молчать и ее секретарь тоже. Военными занимайся сам, кроме одного. Лэйтору придется исчезнуть: в отличие от остальных, у него личный интерес. Если его не устроит то, что ему предложишь ты, он пойдет дальше. Возможно, к Фергану, — Валентайн смотрел не на Верховного, а в глаза своему отражению. — Думаю, не стоит объяснять, как это может сказаться на твоем авторитете?
На авторитет Верховного ему было плевать. На то, что гритт сделал с Леной и на то, что он не оставит ее в покое — нет.
— А ты? — этот взгляд он почувствовал и подхватил. Наградив Керуана ответным сверху вниз.
— Я верен тебе, — Валентайн оттолкнулся от стола кончиками пальцев и направился к двери, — и останусь верен, если ты не станешь снова играть за моей спиной.
— Ты мне угрожаешь? — ударило в спину.
— Нет. Надеюсь, ты достаточно умен, чтобы не угрожать мне.
Он толкнул дверь и прошел мимо ожидающих Равена и Драконова, даже не взглянув в их сторону. Разочарование всегда имеет мерзкий привкус, возможно, именно поэтому сейчас отчаянно хотелось сплюнуть. Тем не менее впереди ждал еще один переход и нерешенное дело с Лэйтором, которое стоило закрыть сразу.
В доме гритта стояли заклинания, оповещающие о любом входящем портале, но все, что Лэйтор успел — это вытаращить глаза и вскочить. Целители за вчерашний день постарались на славу: горло уже не было опухшим, руки-ноги и все остальное тоже цело. Валентайн вытолкнул его в портал на границе с темными землями: на безлюдной отдаленной линии, похожей на ту, где вчера якобы случайно был разрушен контур, и где отчаянно суетились выдвинутые туда приграничные войска.
— Твои постарались? — усмехнулся он, а потом раскрыл внутреннее плетение, размыкая защиту. Невидимая граница задрожала, стираясь. Живое протянулось еще вплоть до самого леса, захватывая его в тиски жизни с одной стороны и смерти с другой. Валентайн хорошо помнил этот лес, и точно так же отлично помнил, как перед истинной границей тускнеют краски, а живое становится неживым. Стволы деревьев, иссушенные, выпитые досуха, ни шелеста лап, ни шуршания крыльев, даже дыхание ветра едва различимо.
— Ты… ты что делаешь? — кажется, Лэйтор понял, что его ждет. — Керуан тебя уничтожит, когда узнает, он…
Вместо ответа Валентайн вскинул руки, и хлесткие плети тьмы швырнули военного в открывшуюся брешь, которая спустя мгновение сомкнулась, запирая гритта по ту сторону.
— Интересуешься темной магией? — хмыкнул он. — Изучай с удовольствием.
Слева полоса границы проходила через горную гряду, справа — через Штормовой океан. Ни то ни другое в одиночку преодолеть невозможно, и выход у Лэйтора только один: Мертвые земли. Приграничный лес за чертой тьмы не радует звуками или дыханием, но он обитаем. И те, кто выйдет его встречать, очень обрадуются нежданному гостю.
Развернувшись, Валентайн снова шагнул в портал, оставив за спиной и границу, и несущиеся ему вслед проклятия.
Глава 10
Лена
После ухода Валентайна я осталась одна. Разок ко мне заглянула горничная или служанка: она принесла еду и ту самую мазь, о которой он говорил, но, когда заговорить с вошедшей попыталась я, та только метнула в меня извиняющийся взгляд и быстро испарилась. Вот и думай что хочешь.
Хотя, по большому счету, думать долго мне не пришлось. Первым делом я попыталась выйти, но, стоило мне приблизиться к двери, как меня натурально разворачивало. Я пробовала взяться за ручку, но не получалось: пальцы становились тяжелыми, ноги отказывались подчиняться и шагать дальше. Куда бы то ни было дальше этой проклятой комнаты!
Или ванной и пристроенной к нему туалетной, и на том спасибо. С другой стороны, может, Валентайн просто не хотел, чтобы я ему на ковер нагадила. Стоило об этом подумать, как меня пробило на дикий ржач, который грозил перейти в истерику. Вот только этого мне сейчас не хватало для полного счастья!
Исследовав комнату вдоль и поперек, я обнаружила, что мне не светит из нее выйти даже через окна (потому что это тоже было против его приказа). Все, что оставалось — мазать себе запястья, есть и рассматривать пейзажи, открывающиеся из спальни Валентайна.
То, что жизнь у него не сахар, становилось понятно по цветам, которые он выбирал: черное давило со всех сторон, смягченное лишь платиновыми вставками подлокотников, узоров на обоях, виньеток на мебели, ну и солнцем, вливающимся сквозь огромные окна. Хотя что это я, постельное белье тоже было серебристо-платинового цвета, оно и освежало эту комнату, и еще такое же покрывало, сброшенное на одно из кресел.
Мне прямо даже страшилку захотелось сочинить: в черной-черной спальне жил черный-черный дракон, и похищал он попаданок с черными-черными намерениями. В смысле, черными были намерения не у попаданок, а у дракона, хотя, если так подумать, насчет черных намерений… Он же сказал, что я могу делать все что угодно в пределах этой комнаты.
— Получай! — в стену полетел кофейник, оставив на ней некрасивое пятно и рассыпавшись на пол сотней безобразных осколков. Потом полетела чашка, следом — все, что стояло на подносе. Закончив с едой, к которой не прикоснулась, я расшвыряла стулья, завязала узлом покрывало и закинула на люстру подушку. Правда, она там не удержалась, свалилась вниз, мне на голову, и я колотила ее кулаками до тех пор, пока из нее не посыпались перья.
— Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!
Я продолжала ее колошматить, пока она не превратилась в плоский подголовник или вообще нечто непонятное, отшвырнула с воплем. Запрыгнула на кровать, от души попрыгала, игнорируя жалобный хруст матраса под ногами. Если бы у меня была Эвиль, я могла бы хотя бы что-то найти, хотя бы что-то почитать про это заклинание, как от него избавиться, а так оставалось только вымещать злость на ни в чем не повинных предметах мебели.
И я вымещала.
Хрустнул матрас. Вздрогнула люстра от прилетевшей в нее второй подушки, столик с треском ударился об пол. На этом мои силы иссякли, наверное, проще было бы, если бы я смогла зарыдать. Прореветься, как тогда, после лабиринта, у Люциана… но Люциан от меня отказался. Просто потому, что я намекнула на темную магию. Даже ничего не спросив, ему было вообще все равно.
На этой мысли я продолжила громить комнату, а остановилась только тогда, когда не осталось ни одного целого, не изодранного, чистого места, а у меня — сил. Я уселась, а если быть точной, сползла на подоконник, подтянув колени к себе. Окна Валентайновой спальни неожиданно выходили на реку. То есть на набережную, по которой вдоль узорчатого парапета прогуливались люди. Судя по тому, что высокий забор обзору не мешал, находилась эта спальня на втором, а то и на третьем этаже.
Никаких местных магмобилей или как они там называются, здесь видно не было, из чего я сделала вывод, что эта часть набережной и улицы исключительно пешеходная. Река бурлила, сильное течение качало солнечные блики, то и дело подбрасывало их ввысь, когда вода ударялась о камень. Неожиданно я вспомнила родной Петербург: шуршание шин по асфальту на Дворцовой набережной, гудки, многолюдные толпы… Сейчас казалось, что все это было безумно давно.
В другой жизни.
По набережной прошли двое девушек, и я прижалась щекой к стеклу.
— Знаешь, Сонь… я бы хотела, чтобы все было иначе, — прошептала я. — Чтобы мы просто пофоткались, потом выпили кофе. Сейчас, наверное, сидели бы у тебя или у меня, или гуляли где-нибудь, обсуждая перспективы учебы и примеряя новые роли студенток. Ты бы говорила про фотографию, а я бы слушала, и не было бы ничего этого. Никакого другого мира, никакой магии смерти, а ты бы…
Я хотела сказать «была жива», но тут меня опять отбросило на магию смерти. На магию темных драконов. Которая есть во мне: непонятно как, непонятно откуда, куда уходит, откуда приходит, но она во мне есть.
Значит ли это, что я… могу вернуть Соню?
Эта мысль настолько меня захватила, что из головы вылетело все остальное. Я вскочила с подоконника и начала прикидывать варианты: если магия смерти способна перетащить душу и сознание из другого мира, значит ли это, что она способна перенести ее и из-за той самой грани? Да, такие сведения явно не найдешь в учебном материале Академии и методичках, и даже в книгах. Но, что хуже всего, с девяностодевятипроцентной вероятностью, их не добудешь даже у Альгора.