Теперь стоны вырывались из ее горла один за другим, причем с каждым мгновением она все сильнее возбуждалась, и стоны ее становились все громче.
А потом Элис вдруг почувствовала, что в ее теле как будто что-то образовалось… И она сразу же поняла, чего хотело ее тело. Да, сомнений быть не может, она желала Гиббона, страстно желала соединиться с ним, пусть даже в душе ее еще гнездился страх.
Судорожно сглотнув, Элис проговорила:
— Войди в меня, войди…
Она хотела слезть с него, чтобы лечь на спину, но Гиббон, удержав ее, сказал:
— Нет-нет, любовь моя, оставайся наверху.
— Я не понимаю. — Она взглянула на него с удивлением: — Наверху?
— Возьми меня в себя, моя девочка.
Элис молча кивнула и, в очередной раз застонав, попыталась соединиться с ним. Но Гиббон тотчас же почувствовал, что уже не может вытерпеть ни мгновения. Обхватив Элис за талию, он немного приподнял ее над собой, а затем стал медленно опускать. Еще через миг он вошел в нее и замер ненадолго. Он знал, что должен действовать осторожно, и изо всех сил сдерживал себя. Почувствовав, что Элис начала двигать бедрами, он еще глубже вошел в нее и тогда уже полностью отдался страсти.
Прошло совсем немного времени, и Элис, содрогнувшись всем телом, громко выкрикнула его имя, а затем со стоном опустилась ему на грудь и вонзила зубы в его плечо.
Гиббон замер на несколько мгновений; ему безумно хотелось снова испить ее крови, хотелось почувствовать ее вкус. Но до шеи Элис он не мог дотянуться, поэтому взял ее за руку и поднес запястье к губам, вонзив клыки в ее нежную плоть. Элис при этом задрожала в экстазе, — он вошел в нее последний раз и, резко приподнявшись, тоже содрогнулся.
Какое-то время оба лежали без движения. Наконец она шевельнулась и, открыв глаза, поняла, что все еще лежит на груди Гиббона, прижавшись щекой к его плечу. Когда ее сознание немного прояснилось, она вспомнила о том, что только что произошло. И ей вдруг захотелось вскочить на ноги и танцевать от радости.
Чуть приподняв голову, Элис взглянула на плечо Гиббона и невольно содрогнулась, увидев отметины от своих зубов. Вся радость ее тотчас же померкла, и с дрожью в голосе пробормотала:
— Ах, я укусила тебя… Я пила твою кровь.
— Да, это так, — ответил Гиббон невозмутимо. Потом вдруг улыбнулся и добавил: — Я тоже тебя укусил.
Элис медленно приподнялась и прошептала:
— Но почему ты говоришь об этом… с таким радостным видом?
Гиббон снова улыбнулся:
— Потому что я действительно рад. — Он провел ладонью по ее груди, потом по животу. Сейчас она была еще прекраснее, чем прежде. — Пойми, моя девочка, мы с тобой, конечно, не Чистокровные, но все-таки оба мы Макноктоны.
— Но мне не требовалась кровь. Я не ранена, и я…
Она умолкла, когда Гиббон приложил палец к ее губам.
— Элис, милая, ведь даже обычные люди в порыве страсти кусают друг друга. А для Макноктона в таких ситуациях вкус крови лишь усиливает наслаждение, которое можно получить, предаваясь любви. От этого любовные ощущения становятся богаче, необузданнее, яростнее. Верно?
Элис густо покраснела.
— Да, пожалуй. Но думаю, пройдет немало времени, прежде чем я смогу привыкнуть к тому, что я не такая, как обычные люди.
Тут Гиббон вновь провел ладонью по ее груди, и Элис тихо застонала, наслаждаясь его лаской. И только сейчас она наконец-то осознала, что оба они все еще нагие. Немного смутившись, она попыталась отодвинуться и взять свою одежду, а в следующее мгновение вдруг обнаружила, что уже лежит на спине. Гиббон же, ухмыляясь, навис над ней, и, поцеловав ее в кончик носа, пробормотал:
— Не торопись, милая Элис, у нас еще есть время до заката. Или ты куда-то собралась? — добавил он, рассмеявшись.
Элис еще больше смутилась.
— Ты хочешь… снова это сделать? — спросила она, невольно отводя глаза.
— А почему бы и нет? Ведь ты уже не боишься?..
— Нет, конечно. Я думаю, что мои старые страхи уже отступают.
Гиббон улыбнулся и прикоснулся губами к ее губам.
— Мне тоже так показалось. Надеюсь, что страхи навсегда тебя покинули.
Солнце уже закатилось за верхушки деревьев, когда Элис снова открыла глаза. Чуть приподнявшись, она осмотрелась, затем взглянула испытующе на мужчину, посапывающего с ней рядом. «Ах, как он красив», — подумала она, и при этой мысли у нее защемило сердце — защемило от сознания того, что этот мужчина не для нее. Да, Гиббон Макноктон был слишком знатен, чтобы взять в жены такую, как она. Правда, мать ее была из довольно знатного рода, но разве это сейчас имело значение? Ведь теперь у нее ничего не осталось… У нее не было ни земли, ни денег, ни даже приличной одежды. И если бы Гиббон вдруг решил на ней жениться, то приданого он бы не получил. Она могла предложить ему только свое сердце, а для таких, как Гиббон, одного сердца мало.
Элис приказала себе не думать об этом, ибо от таких мыслей на глаза наворачивались слезы, которые она не могла остановить. Вместо этого она стала думать о той страсти, что они разделили, и о том, что скоро все это можно будет повторить. И не важно, что будет с их отношениями в дальнейшем. В любом случае она навсегда останется ему благодарной за то, что он ее исцелил. Он знал, что не все драконы в ее душе повержены, но он разрубил цепи страха, что сковали ее.
Тут Гиббон вдруг приподнялся и поцеловал ее. Элис уставилась на него в удивлении.
— А я думала, ты спишь.
— Я действительно спал. — Он потянулся к своей одежде. — Но боюсь, что отдыхать в объятиях друг друга мы больше не сможем. — И еще я думаю, что пора нам отправиться прямо в Камбрун.
Элис тоже стала одеваться. Ей очень хотелось еще немного понежиться в объятиях Гиббона, но она понимала, что он прав — им действительно следовало поторопиться.
— Осталось всего двое Охотников, — сказала Элис. — Я не убила стрелами тех двоих, но не думаю, что они могут продолжать преследование с теми ранами, что я им нанесла. А ты уверен, что Каллум уже сейчас не сдастся? — спросила она, пристально взглянув на Гиббона.
Он нахмурился и проворчал:
— Нет, Каллум ни за что не остановится. — Гиббон привлек ее к себе и чмокнул в губы. — И я думаю, что для людей, идущих по твоему следу, эта Охота гораздо важнее, чем крестовый поход во имя избавления земли от демонов.
— Каллум хочет, чтобы мы с Донном умерли, верно? Потому что мы — живое свидетельство его позора и его греха, как он считает.
Гиббон еще больше помрачнел.
— И он считает, что в его грехе виновата только ты. Поэтому и хочет, чтобы ты за это заплатила. Но больше всего меня беспокоит его замысел. Видишь ли, он не собирается тебя убивать. Он намерен взять тебя в плен и доставить к тому человеку, который устроил всю эту Охоту. Вот его-то непременно следовало бы убить при первой же возможности.
