была! Такая, такая…
— Охуенная, — подсказывает Тимур, задирая полностью платье. Открывая вид на чулки и девственно чистый лобок с припухшими половыми губами, сквозь которые скользит длинный палец.
Я шумно выдыхаю, повторяя как мантру:
— Охуенная?
— Оксана! — Олег в шоке, да и я сама от себя. — Что за слова?
— Русские слова, у тебя есть получше?
— С чего вообще ты решила так вырядиться, как… Шлюха!
Я дергаюсь, внутри колотит от протеста, но Тимур в зеркале только головой качает, проникая пальцем все глубже. Скользит им, то полностью вытаскивая, то проникая обратно.
— Я могла бы стать твоей личной шлюхой, но ты выбрал тощую жердь, — подсказывает он на ухо, и я повторяю это слово в слово, тут же слыша возмущенный вздох и молчание.
— Оксана… Что ты там делаешь? Почему так дышишь?
Я качаю головой, не понимаю, что отвечать, не понимаю, как дышать, пока внутри скользят уже два пальца, пока рука на шее, сдирает узкое платье, давая выпрыгнуть груди.
Соски на ней буквально кричат о помощи, ноют, горят словно перцем смазанные.
Он стягивает один двумя пальцами, толкая из горло непроизвольный стон.
Отнимаю трубку от уха, кусая губы, пока коленки дрожат, а я опираюсь на комод, только чтобы не упасть.
— Что сказать?
— Оксана, — орет на той стороне Олег, проявляя ту эмоциональность, которая раньше в нем даже не проявлялась.
— Скажи, что ты перед зеркалом, — шепчет Тимур, лаская мочку уха твердыми губами, скользя по раковине языком. — Расскажи, что я с тобой делаю. Пусть думает, что я воображаемый друг.
— Каспер? — прыскаю со смеху, а он шлепает меня по попе, скаля зубы.
— Давай «Кейт», сделай так чтобы эктоплазма залила весь телефон твоего мужа, — он тут же накрывает мой рот рукой, когда я начинаю заливаться смехом, но он тут же теряется в пространстве, стоит раздаться звону пряжки ремня.
— Оксана! — слышу крик сквозь туман желания, что терзает низ живота, давит на нервные окончания.
— Алло! — отвечаю хрипло, пока Тимур терзает то один сосок, то другой, делая их тверже, больше, чувствительнее. — Ну что?
— Чем ты там занята? Что за звуки?
— Я стою у зеркала и смотрю на себя.
— Что? Зачем?
— Ласкаю себя, — смотрю как Тимур дергает платье, наклоняя меня вперед, так что соски бьются о гладкую поверхность комода, вызывая всплеск возбуждения.
— Что? Как?
— Трогаю грудь, свою промежность, теперь гладкую, — чувствую, как Тимур раздвигает ноги, как вскрывает квадратный пакетик презерватива. Он тянет меня за плечо, вынуждая повернуться и наблюдать за тем, как резиновое колечко раскатывается по его твердой плоти, как стягивает ее плотным капканом.
— Оксана… — хрипит теперь муж, который вот прямо сейчас кажется мне лишним.
Хочу убрать телефон, но Тимур не дает, скользит пальцами по ногам, обтянутым чулками, вжимается в них, причиняя легкий дискомфорт, но я даже пошевелиться не могу, лишь смотрю в глаза, полыхающие запретным обещанием.
— Оксана, что ты делаешь…
— Представляю, как любовник поднимает меня и усаживает на комод, как коленом раздвигает ноги, как вклинивается между, как обхватывает своей рукой большой член и скользит вдоль промежности вверх-вниз. Представляю да, как он сжимает мою грудь, как тянет сосок, — ахаю, вскрикиваю. — Представляю, как подставляет самый кончик к влажной дырочке.
— Охуеть, Оксан. Я сейчас приеду! — говорит в трубку, но больше не слышу, потому что в висках стучит пульс, когда кончик начинает двигаться, раздвигать складки, теряться, растягивая меня изнутри, причиняя почти физическую боль удовольствием, которые распирает изнутри.
Тимур убирает наконец телефон, отключает вызов, бросая его на пол.
Этот стук, словно гонг к кульминации нашего безумия.
Жадный поцелуй, стон в губы, который я почти не слышу за стуком собственного сердца, что рвется из груди. Тимур вжимает меня в себя, заставляя ощущать каждый миллиметр его тяжелой плоти. Заставляет испытывать эмоции от секса, словно я занимаюсь им впервые.
— Спокойно, спокойно, не дрожи так, — шепчет Тимур, начиная мягко во мне двигаться. — Он не должен думать, что тебя так вставляет, он должен завоевать тебя, Оксана.
Господи, что он несет, почему он еще способен думать и говорить. Какой может быть он. Когда есть только Тимур. Только его руки на теле, только его член внутри. Скользит, натирает, растягивает.
— Расслабься, на меня посмотри.
Да что ж такое…
— Как я могу расслабиться, если ты все время болтаешь блин, — наконец фокусирую взгляд, а он улыбается.
— Ты должна уметь смотреть в глаза во время секса, это вставляет даже лучше, чем минет, — толкается снова, достигая кончиком самого края. Легкая боль отдается в низ живота. Смотреть в глаза во время такого крайне непривычно, стыдно, аморально. Я отворачиваю голову, но Тимур удерживает за подбородок.
— Смотри, смотри, как я тебя трахаю. Научись смотреть и не стесняться, — требует он, и я как завороженная пялюсь в его лицо, замечаю капли пота на виске, губы сжатые в тонкую линию, напряженную челюсть.
— Руки на комод, вцепись в него, — хрипит он, сам словно вздрагивая. Подчиняюсь. Спокойно выполняю его требование. Кажется готовая выполнить сейчас все, что он скажет. Я пальцами обнимаю углы комода, почти до боли, чтобы не соскользнуть.
Сам он замирает, оставляя член во мне, пульсировать, еще больше разбухать.
— Теперь сама…
— Что, — я почти не соображаю, просто дышу через раз, смотрю на его обнаженное тело.
— Сама бедрами двигай. Скользи по мне, как скользила вчера по ветке.
— Не самое сексуальное воспоминание.
— Это для кого как. Я потом твою задницу не раз на своем члене представлял. Давай, я как бы тоже не железный. Просто двигай бедрами.
Повторяю его движение, закусывая губы и ощущая, как даже сквозь латекс пульсируют его вены, как царапают нежные стенки, словно острым ножом мякоть фрукта.
— Быстрее, — рявкает, а я подчиняюсь снова, скользя уже влажной задницей по скользкой поверхности комода. Быстрее. Быстрее. Пока внутри гореть не начинает. Пока жар тела в грудь не бьет. Выше поднимается. Во рту пересыхает, я открываю рот, чтобы воздуха глотнуть, пока мои бедра молотом бьются об его наковальню. Еще. Еще. Еще.
— Давай, давай, котенок, вот так. Скажи, что хочешь быть моей грязной сукой.
— Что? Зачем? — торможу, а он злится, пальцами в бедра впивается.
— Говори!
— Хочу… быть твоей грязной сукой, — шепчу, чувствуя, как от каждой буквы, сложенной в аморальные слова, буквально ток по телу растекается, искрит там, где убойное трение. Теперь он главный, теперь я просто кукла, которую он натягивает все быстрее, с рыками и приказаниями.
— Скажи как тебе нравится.
— Мне нравится
— Скажи, что чувствуешь мой член внутри
