Возможно, Брендон поймет, что это полное недоразумение.
– Мы какого-то старейшину водой облили. Но ведром его не задело, это неправда, – произнесла она, предвосхищая расспрос о происшествии. – Наверно, это было нехорошо.
У Брендона было такое выражение лица, как будто водой облили его самого. Но подчеркнуто доброжелательный голос выдавал в нем терпеливого наставника, привыкшего к всяческому озорству, за которым неизбежно следует жестокая расплата.
– Так какой же опыт вы хотели провести над… господин комендант, какой именно преподаватель оказался жертвой их любознательности?
– Судя по признаниям юнцов, это была непристойная шалость, придуманная ими двумя, а девицу они лишь втянули, пользуясь ее наивностью. Они прикрепили ведро к дверям беседки и дождались, пока господин профессор Тао выйдет из ежедневного уединения. Хвала небесам, в ведре была вода, и мантия профессора лишь намокла, а не запачкана.
Эшлин вздохнула.
– Два моих новых друга сказали, что этот человек укрепляет силу духа, когда сидит один в беседке. Но судя по тому, как он обошелся с палкой из изгороди и какими словами он нас назвал, силы его духу пока не хватает.
Глаза Брендона чуть сощурились, голос стал нарочито добродушнее, но от его тона повеяло холодом, как из гранитной пещеры в жаркий летний день:
– Таким образом, вы проводили опыт, изучая меру силы духа?! Что ж, господин комендант, я полагаю, что лучший опыт – испытание на себе. Поэтому после наказания провинившиеся должны будут провести целый день в уединении. А для этой девы я найду место для укрепления духа у себя в погребе.
– Благодарю вас, магистр! – отозвался комендант, радостно избавляясь от неудобной девицы и поспешно удаляясь. Как поступать с обалдуями мужского пола, он знал, а женщины ставили его в неудобное положение. А вдруг заплачет? Или упадет в обморок? Возможно, поэтому он следил за мужской коллегией, да так и не женился.
Эшлин молчала, мысленно составляя покаянный букет. Цветы туда подбирались трудно… кажется, способность попадать в неприятности она за собой сохранила и в этом мире.
– Надеюсь, что насчет погреба ты пошутил? – виновато улыбнулась она.
– Тебе придется спуститься в погреб. И как можно скорее найти там вяленое мясо, репу и морковь, пока мы не умерли с голоду. А если ты продолжишь привлекать к себе внимание, то из погреба я тебя и вправду не выпущу. Твои таланты могут наделать здесь много шума.
– Что ж, если у тебя в доме есть очаг, то мы точно с голода не умрем. Я видела в саду душистые травы. Сад можно считать твоим?
– В твоих руках в этом саду, кажется, вырастет то, чего там отродясь не водилось. Поверь мне, если кто-то здесь посмотрит на тебя хорошенько, тебе будет не спрятать всего, что ты умеешь. И тогда ни я, ни король тебя не спасут.
– Я не пользовалась никакими талантами, а эти юноши свалились мне на голову. Мы познакомились, они милые, но странные. Скажи мне, кто такой король?
– Король – властитель всех и вся, правит и повелевает жизнями и смертями подданных. Разве в твоих землях нет верховного владыки?
Эшлин нахмурилась:
– Нет. Каждым родом управляет старейшина. А если надо решить то, что важно для всех, собирают совет старейшин. Только Горт Проклятый хотел стать выше старейшин. Но это слишком большая сила для одного. Она разрушает душу. Разве нет?
– Король выше, чем старейшина, в некоем смысле он старейшина старейшин, и не нам с тобой рассуждать о его душе. Лучше подумай о своей и о том, что…
– А что во мне такого необычного? Я больше не буду возвращать суть вещам из дерева и попробую во всем быть как люди. Уже попробовала. У меня получилось.
Брендон внезапно оборвал шутливый тон, поколебался несколько мгновений и продолжил тихо и веско:
– О том, что ты можешь потерять и жизнь, и душу из-за своего колдовства! Ты умеешь делать то, что не под силу никому из самых знающих. И ничто так не пугает, как большая неведомая сила. Даже если ты можешь погасить огонь одним взглядом и выпить реку, я бы не желал тебе попасть в руки тех, кто охотится на ведьм с настоящей страстью.
Она звонко рассмеялась, услышав предостережение Брендона.
– Выпить реку никто не может… разве что кому-то из фоморов придет в голову изменить ее русло, растревожив землю и скалы. Они так делали. А душу я, как ты помнишь, уже потеряла. Это правда страшно, но…
– Давай-ка я покажу тебе Университет, – вздохнул Брендон, – чтобы ты знала, где здесь что. Потом отведу в женскую коллегию и навещу друга.
Они шли вперед между высокими длинными домами, похожими на скалы, и маленькими, утопающими в зелени домиками. Город-университет был красив, менее гармоничен, чем выстроили бы ши, более пестр, но красив, и Брендон гордился им, как гордятся тем, во что вложили много своего сердца. Эшлин окружали цвета, запахи, люди, впечатления, так что их избыток едва давал сосредоточиться на разговоре, а каждый цветник или живая изгородь заставляли остановиться. Пожалуй, она за всю жизнь столько нового не видела, как за последние два дня.
Вдруг ши остановилась и, нахмурившись, принюхалась. Перед ней был роскошный розарий из чайных и белых роз, которые скрывали от любопытных взглядов стену одноэтажного домика с покрытой мхом крышей.
– Странно, в саду пахло цветами, землей и деревом. А здесь, у домов, пахнет кровью. У окон цветы, опять странное сочетание… ты знаешь, что самые яркие розы распускаются на крови сердца? Но это не их поливали… такое чувство противное. Здесь всегда так?
– В человеческом жилье всегда дурно пахнет по сравнению с цветником, но оставить тебя ночевать в саду я не могу. А в этом доме живет мой друг, к которому я… – Брендон решительно преодолел две ступени, и его рука, сжатая в кулак, чтобы постучать, без всяких усилий проскользила по распахнувшейся двери.
Эшлин пошла за ним так поспешно, что, споткнувшись о ступеньку, ткнулась в плечо Брендона носом.
– Подожди! Там… там что-то дурное, – она почувствовала, как холодеют руки. Ее пальцы снова сжались над грудью, пытаясь поймать несуществующий Кристалл. Что-то пряталось в глубине этого дома, в темноте за дверью. Знакомое. Тревожное. Больное.
…Когда нашли Уну, такая же болезненная тревога была в сердце. Только кровью от нее не пахло…
Брендон вошел в дом и остановился. В зеленоватой полутьме, которой витражи только добавляли цвета, она казалась неожиданно зловещей, как никогда раньше. Комната была похожа на университетскую кладовую, в которую сбросили странные глиняные сосуды, инструменты, деревянные конструкции, склянки и карты. Даже на
