На сей раз Грегорио отвесил полноценный поклон, и его пальцы вскользь задели красную землю, прежде чем он выпрямился и прижал ладонь к сердцу в завершающем жесте.
— Моё дело — исполнить твою волю, священный брат, — сказал он.
Он повернулся, собираясь уйти, но тут среди толпы солдат раздался крик.
Грегорио повернулся обратно, и Дейфилиус развернулся вместе с ним, уставившись в направлении криков.
Они показывали не на землю.
Они показывали не на бомбы, взрывавшиеся на востоке, не на ямы, вырытые гибридами, и не на двух мужчин, распростёршихся у ног Дейфилиуса. Они даже не показывали на то, что осталось от зазубренного каменного образования, называвшегося Шипроком. Они не кричали из-за американских дикарей, или телекинетиков Моста, или видящих, атаковавших их в каньонах.
Они показывали на небо.
— Sole! — закричал один по-итальянски. — Sole! Miei Dei!5
Раздались и другие вопли, не все на итальянском или английском, хотя эти языки доминировали. Их крики и визги затмили разум Дейфилиуса.
Он посмотрел вверх, проследив за их показывающими пальцами, и осознал, что он был прав.
Ад действительно пришёл на Землю.
Мост убьёт их всех.
— Sole! — кричали они. — Солнце! Посмотрите на солнце! Оно убьёт нас всех!
Округлая сфера звезды, обычно висевшая на небе размером с монетку, сделалась совершенно неузнаваемой. Она выглядела в три-четыре раза больше обычного размера — тёмно-красная с оранжевым сфера, пульсирующая силой и светом. Почему-то с такого близкого расстояния солнце казалось живым… как живое существо, а не сфера горящего газа, полностью лишённая сознания; как массивное, живое и дышащее животное.
Вспышки полыхнули с одной стороны длинной медленной аркой, как будто воспламенив воздух.
Дейфилиус мог лишь смотреть на это с разинутым ртом.
Серебристые нити извивались над головой, бормоча, шепча, уговаривая, крича.
Он чувствовал, что ангелы видят солнце его глазами, видят то же, что видел он.
Он почувствовал, как они понимают, что это означает.
Дейфилиус повернулся к своему заместителю, и его голос сделался твёрдым как лёд.
— Сейчас же, Грегорио, — сказал он. — Нам нужно пробраться внутрь немедленно.
Грегорио усилием воли оторвал взгляд от солнца, и его лицо выражало шок и страх. Затем, как будто осмыслив слова Дейфилиуса, он резко захлопнул рот. Страх, затем злость исказили черты мужчины.
В итоге злость победила.
— Да, сэр, — сказал он, и его голос напоминал жёсткое рычание.
Не произнеся больше ни слова, он повернулся, жестикулируя и свистя охранникам, которые стояли ближе всего к ним.
— Идёмте со мной! — проревел он. — Немедленно! Во имя Единственного Истинного Бога мы ворвёмся в эти пещеры… немедленно! Что бы для этого ни потребовалось, какие бы потери мы ни понесли. Мы выроем их из их гнусного трусливого убежища. Мы вытащим их на свет Божьего солнца. Мы перережем им глотки и вырвем их кишки для падальщиков…
Все словно ошеломлённые уставились на него.
Поначалу медленно, затем всё нарастая, ответный крик заполнил воздух.
Дейфилиус слышал в их крике страх.
Он слышал почти истерию, которая жила в этом звуке.
Ему было всё равно.
Они делали то, что надо сделать. Они делали Божью работу. Они выполняли волю воинственных ангелов света.
И это всё, что имело значение.
Глава 61. Последняя дверь
Они пришли из ниоткуда.
Я плавала сквозь перекатывающиеся рябью волны золотистого и синего цвета.
Безмолвные, пульсирующие силой и интенсивностью; там было столько света, что я не могла дышать.
Я чувствовала лишь Ревика.
Я чувствовала лишь Ревика, солнце, дверь. Я знала, что остальная Четвёрка тоже присутствует с нами; я видела геометрические паттерны, создаваемые переплетением наших светов… но прежде всего я чувствовала себя связанной между тремя этими элементами.
Ревик, дверь и солнце создавали со мной новую матрицу Четвёрки, сплетённую воедино через пирамиду-мост-башню, связывающую нас друг с другом, соединяющую наши умы, если можно их так назвать, соединяющую наши света, соединяющую нашу цель.
Затем, без предупреждения, тишина закончилась.
Затем, без предупреждения, они оказались всюду.
Ревик предупреждал меня. Он говорил, что они нападут. Он сказал, что как только они поймут, что мы делаем, они атакуют со всей мощи, бросят в нас всё, что имеется в их распоряжении.
Он много месяцев говорил, что они хотели моей смерти.
И всё же интенсивность их атаки едва не выбросила меня полностью из моего тела. Если бы только света не текло через меня в ту дверь, связывая меня с солнцем, Ревиком и той обрамлённой кристаллами расщелиной, то меня бы наверняка вышвырнуло из моего тела.
А так меня будто ударили по голове кувалдой.
Боль была невыносимой. Она взорвалась в моей голове с раскалённой добела интенсивностью, и сначала я даже подумала, что умерла.
Я была уверена, что они убили меня, что я умираю.
Крики переполнили небеса вокруг меня. Серебристые нити извивались на чёрном фоне неба, затмевая вид на солнце, затмевая звёзды, тот интенсивный свет, который Ревик лил через меня как лаву. Я не видела Ревика, не чувствовала Ревика… Вместо этого я чувствовала себя так, будто меня обернули миллионы паутинок из твёрдого металла, окунули в смолу, которая льнула ко мне, душила, силилась покрыть каждую частичку моей кожи и света.
Кажется, я закричала.
Мой свет боролся, стараясь оттеснить их от похожей на мост структуры, которая покачивалась над моей головой. Они обрушились на неё, пытаясь сломать, снести с опор.
Летающие существа продолжали бить по мне со всех сторон, но я до сих пор не упала. Я не делала ничего, только стояла там и старалась открыться тому высшему свету.
Как только я сумела открыться, даже немножко, свет солнца снова начал струиться через меня. Я мельком увидела солнце, Ревика, дверь.
Я почувствовала присутствие всех троих, окутывавшее меня, связывавшее меня с ними.
Липкие, извивающиеся, похожие на смолу металлические нити начали медленно сгорать…
Затем образ вновь изменился.
Я почувствовала, что пол ушёл из-под ног. Такое чувство, будто меня бросили вниз головой в какое-то новое место, отрезанное от того, где я была раньше.
Я оказалась в серой безликой коробке.
Переход случился так быстро, что я могла лишь стоять там, хватая воздух ртом и глядя по сторонам, пытаясь осмыслить своё окружение.
Комната, если можно её так назвать, состояла из серебристо-серого света.
Этот свет не был светом, но блокировал каждую частицу настоящего живого света, который мог бы проникнуть в это пространство.
Посмотрев на него, почувствовав своим aleimi, я ощутила лёгкую тошноту и почувствовала себя как никогда одинокой. Это ощущалось как мёртвое пространство посреди созидания, место, которое пожирало свет, пожирало сердце, пожирало любовь.
Всё в нём напоминало мне о смерти.
Это походило на перманентное состояние разложения. Не такое разложение, которое было динамичным; это разложение никогда не двигалось, никогда не менялось, никогда не трансформировалось в нечто иное.
Оно просто оставалось тем, чем было — мёртвым, горьким, холодным.
Существа, которых я чувствовала там, тоже были подобны смерти.
Наполненные яростью из-за её отсутствия, из-за отсутствия, которое резонировало с ними, они ненавидели свою металлическую тюрьму. Зависть, мелочность, голод, садизм, безразличие затмили всё, что когда-то могло быть истинными чувствами. Скука, презрение, отвращение, неуемность, неудовлетворение оставили их одинокими, постоянно злыми, постоянно ненасытными.
Они ощущались как кости, иссохшие в пыль.
Они были убийцей с мёртвыми глазами, без чувств или сопереживания.
Я внезапно осознала, что они наблюдали за мной.
