Но Фред уже встал.
— Отличная идея, — сказал он и предложил мне свою руку. — Ну же, Хана.
Я не знаю, что делать. Кажется таким странным физически прикоснуться к парню здесь, в ярко освещенной комнате, под равнодушным взглядом моих родителей. Но это все, конечно, глупости. Фред Харгров — моя пара, так что это не запрещено. Я беру его за руку, и он помогает мне подняться. Его ладони очень сухие, и кожа на них грубее, чем я ожидала.
Мы выходим из столовой в холл, где стены обиты деревом. Фред жестом предлагает мне пойти первой, и внезапно я остро ощущаю его взгляд на себе, его близость, его запах, и мне становится очень неудобно. Он большой. Высокий. Выше, чем Стив Хилт.
Но стоит мне только подумать о них двоих одновременно, как я начинаю злиться на саму себя.
Когда мы выходим на заднее крыльцо, я отхожу от Фреда подальше и чувствую облегчение, когда он не пытается приблизиться ко мне. Я опираюсь на перила и смотрю на широкий, темный сад. Маленькие лампы из кованого железа освещают березы и клены, решетки красиво обвиты розами, кроваво-красные тюльпаны растут на аккуратных клумбах. Поют сверчки, их стрекотание становится то громче, то тише. Воздух пахнет влажной землей.
— Какая красота, — выдыхаю я.
Фред садится на качели на крыльце, скрещивает ноги. Его лицо большей частью скрыто тенью, но я знаю, что он улыбается.
— Мама обожает копаться в саду. Хотя, если честно, я думаю, что она любит пропалывать сорняки. Честное слово, иногда мне кажется, что она специально их сажает только затем, чтобы снова вырвать их из земли.
Я молчу в ответ. По слухам, мистер и миссис Харгров тесно сотрудничают с организацией "Скажем нет делирию в Америке", одной из самых сильных групп, противостоящих болезни. Ее любовь к прополке сорняков вполне объяснима. Я могу объяснить, почему она любит вырывать эти уродливые, ползущие растения, которые портят ее идеальный сад. Этого же хочет СНДА — полнейшего уничтожения заразы, этого грязного, непредсказуемого явления, сводящего людей с ума и не поддающегося никакому регулированию и контролю.
У меня в горле словно встало что-то жесткое и острое. Я с трудом проглатываю слюну, протягиваю руку и сжимаю перила. Их прохлада и твердость меня успокаивает.
Я должна быть благодарна. Именно это сказала бы сейчас мама. Фред симпатичный, богатый и выглядит довольно милым человеком. Его отец — самый влиятельный человек в Портленде, и Фреда готовят занять его место. Но что-то по-прежнему сдавливает мне грудь и горло.
Он одевается совсем как отец.
Мои мысли возвращаются к Стиву, к его легкому смеху, к его длинным пальцам, скользящим вверх по моему бедру — и я гоню их прочь от себя.
— Знаешь, я не кусаюсь, — как бы между прочим замечает Фред. Я не уверена, было ли это приглашением подойти ближе, но я не двигаюсь с места.
— Я не знаю тебя, — говорю я. — И я не привыкла разговаривать с парнями.
Это не совсем правда - в любом случае, не до того, как мы с Анжеликой обнаружили подпольные вечеринки — но, конечно же, он не знает об этом.
Он разводит руками.
— Я открытая книга. Что ты бы хотела узнать?
Я отвожу взгляд в сторону. У меня много вопросов. Что ты хотел сделать перед исцелением? Какое у тебя любимое время суток? Какая у тебя первая пара, и что пошло не так? Но это было неуместно. И он не ответил бы мне или ответил бы, как заученное.
Когда Фред понял, что я не собираюсь говорить, он вздыхает и поднимается на ноги.
— С другой стороны, ты полна тайн. Ты очень красива. Ты, должно быть, умна. Ты любишь бегать, и ты была президентом команды дебатов, — он подошел к крыльцу и облокотился на перила. — Это все, что я знаю.
— Это все, — с усилием произношу я. Кажется, мое горло что-то сильно сдавило.
Хоть солнце село час назад, по-прежнему жарко. Я ловлю себя на мысли, думая, что же делает Лина сегодня вечером. Она, должно быть, дома — уже почти комендантский час. Наверно, читает книгу или играет с Грейс.
— Умная, красивая и простая, — говорит Фред. Он улыбается, — идеальная.
Идеально. Опять это слово: слово закрытой двери — душит, задыхаюсь.
Я замечаю движение в саду. Одна из теней начинает двигаться, и прежде, чем я успеваю крикнуть что-нибудь Фреду, человек выходит из-за деревьев, неся военного вида винтовку. Когда я начинаю инстинктивно кричать, Фред поворачивается ко мне и начинает смеяться.
— Не волнуйся, — произносит он. — Это просто Дерек.
Когда я продолжаю пристально смотреть, он объясняет:
— Он один из охранников отца. Мы усилили меры безопасности. В последнее время ходят слухи... — Он замолкает.
— Слухи о чем? - спрашиваю я.
Он избегает моего взгляда.
— Они скорее всего раздуты, — говорит он небрежно. — Но некоторые люди считают, что это движение растет. Не все верят, что больные, — он вздрагивает, произнося это слово, будто оно ранит его, — уничтожены во время бомбежки.
Мое тело пронзает острая боль, словно меня подключили к электрической розетке.
— Конечно, мой отец в это не верит, — с безразличным видом заканчивает Фред. — Но лучше перестраховаться, чем потом сожалеть, так ведь?
Я вновь ничего не отвечаю. Мне интересно, что бы сказал Фред, узнай он о подпольных вечеринках, узнай он, что я провела время на совместных, запрещенных пляжах и концертах. Я думаю о том, что он сделал бы, если бы узнал, что буквально вчера я позволила парню поцеловать себя, позволила ему прикоснуться к себе — что было строго запрещено.
— Хочешь спуститься в сад? — Фред спрашивает, как будто чувствуя, что эта тема обеспокоила меня.
— Нет, — я говорю это слишком быстро и резко, он выглядит удивленным. Я вздыхаю и натягиваю улыбку. — Я хотела сказать, что мне нужно воспользоваться ванной комнатой.
— Я покажу тебе, где это, — говорит Фред.
— Нет, не надо! — я не могу скрыть страх в голосе. Я перебрасываю волосы через плечо, приказываю себе взять себя в руки и вновь улыбаюсь, на этот раз сильнее.
