«Штука», подумала я. А что, это интересно. По крайней мере, как прозвище.
— А насколько «дёшево»? — в конце концов, в этом вопросе компромисс для меня невозможен.
— Ну, солнышко, я вроде как уже купил его. Это подарок к твоему возвращению. — Чарли бросил на меня быстрый взгляд, полный надежды. Ого! Бесплатно.
— Ты мог бы не делать этого, пап. Я собиралась сама купить машину.
— Мне несложно. Хочу, чтобы ты была счастлива здесь, — произнося эти слова, он смотрел на дорогу. Чарли чувствует себя не очень комфортно, выражая эмоции. В этом я похожа на него. Так что, отвечая ему, я тоже смотрела прямо перед собой.
— Это здорово, папа. Спасибо. Я очень ценю, правда, — нет нужды добавлять, что счастье в Форксе для меня невозможно. Папа не должен страдать вместе со мной. И вообще, дарёному пикапу в зубы (или в мотор?) не смотрят.
— Что ж, на здоровье, — пробормотал он сконфуженно.
Мы обменялись несколькими фразами о погоде, и этого было более чем достаточно для беседы. Замолчав, мы уставились в окна. Вокруг было очень красиво — я не могла бы это отрицать. Всё в зелени: деревья, их стволы и ветви, покрытые мхом, земля, заросшая папоротником. Казалось, даже воздух, просачиваясь через листья, приобретал зеленый оттенок.
Он была слишком зелёной, эта чужая планета.
Наконец мы прибыли. Чарли всё ещё жил в маленьком доме на две спальни, который купил вместе с мамой в самом начале их семейной жизни. Начало — собственно, это всё, что было в их семейной жизни. Здесь, на улице перед домом, который никогда не менялся, был припаркован мой новый — то есть новый для меня — пикап. Выцветший красный цвет, большие закругленные крылья, кабина, формой напоминавшая луковицу. К моему величайшему изумлению, он мне понравился. Я ещё не знала, как он будет работать, но легко могла представить себя за рулём. К тому же, он был из числа тех прочных железных штук, которые невозможно повредить — из тех, что после аварии, не получив ни единой царапины, гордо возвышаются посреди обломков разрушенных ими иностранных автомобилей.
— Ух ты! Папа, он мне очень нравится! Спасибо, — теперь завтрашний день показался мне гораздо менее страшным. По крайней мере, я избавлена от необходимости выбирать между двухмильным походом в школу под дождем и поездкой на патрульной машине.
— Я рад, — пробурчал Чарли, опять смутившись.
Мы подняли мой багаж на второй этаж за один раз. Мне досталась западная спальня, выходящая окном на фасад. Комната была давно знакомой, она принадлежала мне с самого моего рождения. Деревянный пол, голубые стены, наклонный потолок, жёлтые занавески на окне — всё это было частью моего детства. Чарли никогда ничего здесь не менял: только поставил письменный стол и новую кровать, когда я подросла. На столе теперь стоял подержанный компьютер с модемом, подключенным к ближайшей телефонной розетке. Это было мамино требование, так что теперь мы могли легко выходить на связь. Кресло-качалка из моего детства всё так же стояло в углу.
Единственную ванную, прямо над лестницей я вынуждена была делить с Чарли. Нет, об этом лучше не думать.
Одна из лучших черт характера Чарли — он не навязчив. Чтобы я могла распаковать вещи и осмотреться, он оставил меня в одиночестве — подвиг, совершенно немыслимый для моей мамы. Хорошо было побыть одной: не пытаться улыбаться и изображать радость. Какое облегчение — удручённо смотреть в окно на льющийся сплошным потоком дождь и просто позволить себе несколько слезинок. Сейчас я была не в настроении рыдать по-настоящему. Я оставила это на тот момент, когда улягусь в постель и погружусь в мысли о предстоящем утре.
В школе Форкса было всего 357 (теперь 358) школьников — дома только в моей параллели училось более семисот человек. И все здешние дети росли вместе, даже их дедушки и бабушки знали друг друга с младенчества.
А я — новенькая из большого города — стану объектом любопытства, диковинкой.
Возможно, у меня были бы некоторые преимущества, если бы я выглядела как настоящая девушка из Финикса. Мне следовало быть загорелой спортивной блондинкой, играть в волейбол или участвовать в группе поддержки спортивной команды — всё это ассоциируется с жизнью в долине солнца.
Увы, у меня бледная кожа цвета слоновой кости, несмотря на постоянный солнечный свет. Нет у меня и таких оправданий как голубые глаза или рыжие волосы. Я всегда была стройной, но мышцы у меня слабые, отнюдь не атлетические. В довершение всех бед у меня плохая координация, и занятия спортом оборачиваются для меня сплошным унижением, а также причинением физического ущерба себе самой и всем, кто оказывается поблизости.
Разложив одежду в старом сосновом шкафу, я взяла сумку с умывальными принадлежностями и отправилась в ванную, чтобы смыть с себя пыль дальних странствий. Я смотрела в зеркало, расчёсывая спутанные влажные волосы. Возможно, из-за освещения лицо моё выглядело желтоватым и нездоровым. В принципе, я могу быть хорошенькой — у меня чистая, словно бы полупрозрачная кожа. Но мне не хватает яркости. А уж в этом сером унынии откуда взяться краскам на моём лице?
Разглядывая собственное мертвенно-бледное отражение, я вынуждена была признать, что лгала самой себе. Я не умею приспосабливаться, и внешность тут не при чём. И если я не нашла свою нишу в школе, где училось три тысячи человек, какие шансы были у меня здесь?
Я плохо схожусь с людьми моего возраста. Возможно, истина в том, что я вообще плохо схожусь с людьми. Даже в отношениях с мамой, самым близким для меня человеком на Земле, я не чувствовала гармонии и взаимопонимания. Иногда я сомневалась, вижу ли мир таким же, каким его видят остальные. Может быть, мой мозг работает со сбоями. Впрочем, причина не имеет значения, важен результат. И завтрашний день будет только началом.
Я плохо спала той ночью, даже после того как выплакалась. Безостановочное шуршание дождя и свист ветра навязчиво звучали в ушах, не давая отвлечься. Я натянула на голову старое выцветшее одеяло, потом накрылась подушкой, но всё равно заснула только после полуночи, когда дождь превратился в мелкую морось.
Проснувшись утром, я увидела, что окно затянуто плотным туманом, и испытала внезапный приступ клаустрофобии. Здесь невозможно увидеть солнце. Как в тюрьме.
Завтрак с Чарли прошел спокойно. Он пожелал мне удачи в школе. Я поблагодарила, зная, что его надежда была напрасной. Похоже, удача решила меня избегать. Чарли уехал первым, отправившись на свой полицейский участок, который был для него и семьёй, и женой. После отъезда Чарли я помедлила немного, сидя на одном из трёх шатких стульев за старым квадратным дубовым столом и осматривая маленькую кухню. Обшитые тёмными панелями стены, яркие жёлтые шкафчики и белый линолеум на полу — ничего не изменилось. Шкафчики покрасила в жёлтый цвет моя мама восемнадцать лет назад, пытаясь привнести в обстановку хоть немного солнца. В примыкавшей к кухне крохотной общей комнате на каминной полке стояло несколько фотографий. Свадебная: мама и Чарли в Лас-Вегасе, — мы втроём у больницы, где я родилась. И дальше череда моих школьных фотографий вплоть до последнего года — смотреть на них было неловко. Надо подумать, смогу ли я убедить Чарли переставить их куда-нибудь, по крайней мере, на время, пока я живу здесь.
