— Умница, — одобрение светилось в его улыбке, потом фотограф обратился к азиату, — Ондзи-сан, готовы, мы можем начинать съемку?
— Да, я готов, — Ондзи поправил воротник-стойку черного сюртука, расшитого серебряной нитью.
— Так… хорошо, — мистер Баркер по-отечески опекал молодых моделей, но всегда соблюдал с ними субординацию, будучи наставником требовательным, но справедливым и откровенным, — голову слегка вправо, руку — чуть дальше, — поначалу он ненавязчиво руководил съемочным процессом, но, потом решил уступить моделям право свободы импровизации, — прекрасно, просто замечательно, не побоюсь даже сказать, что идеально, — полностью удовлетворенный проделанной работой, он закрыл объектив фотоаппарата и искренне поаплодировал участникам, — Благодарю всех, мы отлично поработали, а теперь — небольшой перерыв, и переходим к следующей сцене.
— Мистер Баркер, мне переодеваться в это? — все ещё не совсем понимая идею, но доверяя его опыту и профессионализму, Даниэлла сняла с вешалки, приготовленное специально для неё платье нежно-лилового цвета на тонких бретельках и с открытой спиной, выполненное из тончайшего атласа.
— Именно в это, — кивнул Найджел, и девушка отправилась с вещами в гримерную.
— А теперь потренируемся, — когда она вернулась, то обернулся даже, скучавший всё это время, мистер Айронс, Баркер довольно хмыкнул, а у молодого азиата начисто отнялся язык, и все слова замерли на устах, не сводя с неё глаз, — делаете шаг по лестнице и одновременно отпускаете перо, что держите в руке — мы должны сделать кадр пока перо парит в воздухе.
И вот он — изумительный в своей магии кадр, продолжающий начатую идею — вся, словно светящаяся изнутри, стоящая на широкой мраморной лестнице, белокурая девушка (на этот раз её золотистые волосы оставили распущенными), полным участия взглядом своих ясных глаз смотрела на юношу, преклонившего колено на несколько ступеней ниже, протягивающего руку к падающему ему в ладонь белоснежному перу.
— Потрясающе, леди! — Баркер улыбнулся ей, снимая с шеи фотокамеру, — работая с вами, я получаю невероятное удовольствие, — он сделал знак рукой, распуская съемочную группу на перерыв, — Сейчас можете немного отдохнуть, и мы приступим к финальной сцене — не забудьте ваш плащ, леди, мы будем снимать сцену на улице.
Группа разошлась на легкий ланч. Весь день, кроме момента самих съемок, Ондзи старательно избегал златовласую, чего она не могла постичь, а побеседовать с ним возможности так и не представилось.
Когда же она вышла на последнюю фотосессию, Ондзи понял на неё глаза, и замер… и захотелось сощуриться, как если бы он смотрел на яркое солнце. Первые заморозки в этом году пришли рано. Пушистые резные снежинки медленно вальсировали с низкого и серого, от слоистых облаков, неба, мягко лаская щеки и губы. Он вдохнул морозный воздух и выдохнул пар изо рта:
— Ангел, — прошептал он и ощутил на губах влагу растаявших снежинок, точно незаметный воздушный поцелуй — а белокурая, и правда, походила на ангела — в длинном в пол белом платье, легко обтекавшем её стан, и в серебристом с отливом таком же длинном плаще с капюшоном.
Он выглядел таким потерянным и одиноким с бледным замерзшим лицом и покрытыми инеем ресницами, что, она, напрочь забыв о том, что идет съемка, неосознанно подалась вперед, присела перед ним и взяла его за руку, согревая его озябшие пальцы своим дыханием.
А он смотрел на неё — такую светлую и чистую, как этот снег, и такую же хрупкую и недосягаемую. Как снежинка тает, когда сильно сожмешь её в руке — можно только смотреть, иначе разрушишь всё волшебство. И эти её глаза, что пронзали душу насквозь — цвета небесной лазури… только туда — в его душу, лучше ни кому не заглядывать, дабы не ужаснуться увиденному. И нет числа его грехам, что тяготят его, и нет искупления вине. Больно — бывает не только от боли, страшно — бывает не только за совесть…Он стал свободен от притяжения своей боли — крики невинных — не более…Незаметный след белого крыла… пепел и зола… Если это и есть та самая любовь, которую воспевали все поэты и романисты от средневековых трубадуров до авторов современных бестселлеров, то, почему же ему так гадко, как ещё не бывало в жизни? Это и есть хваленая любовь? Внутренности скрутило от острой боли, он попытался улыбнуться, но мышцы лица свело судорогой, а по заледеневшей щеке соскользила горячая слеза. Конечно, у него были женщины, много женщин, но, даже имен их он не мог на утро вспомнить. А сейчас всё было совершенно иначе, но он давно уже разучился во что-либо верить и что-либо чувствовать. От чего становилось ещё больнее и ещё невыносимее. Он потерял контроль над своими эмоциями. Весь его мир, к которому он привык за длительный срок своего существования, с первой космической скоростью летит в преисподнюю ко всем чертям, а, может, он просто заново ему открылся? Цунами накативших чувств прорвало ту плотину, которую он с таким трудом выстроил, отгородившись от окружающих непроницаемой стеной. Таким, как он, не положено счастье, он не имеет права роптать на судьбу. Тогда почему его так тянет к ней? Почему так манят её глаза и губы, её кожа и волосы, её стройное тело?
— Это невероятно! — уже не выдержав, со своего места подскочил Дуглас Айронс, усиленно пожимая девушке руку, — Вам удалось вытянуть из него такие эмоции! Я преклоняюсь перед вами, леди. Снимаем, снимаем крупный план его лица, не отвлекаемся — продолжаем, это именно то, что нужно, — по ту сторону объектива на щеках от улыбки прорисовались знаменитые ямочки, уже успевшие стать визитной карточкой Найджела Баркера.
— Прошу прощения, но на сегодня — всё. Все свободны, — неожиданно резко прервал это всеобщее веселье Ондзи, пошатнувшись, он оперся о стену, а лицо его с каждой секундой становилось бледнее.
— Всё в порядке, господин Танака? Вам плохо? Вы нездоровы? — ошарашенная Даниэлла только лишь успела повернуть голову в его сторону, когда Дуглас Айронс проводил его до машины, как он и попросил, отказавшись от медицинской помощи, и вся группа притихнув, замерла на мгновение, а потом высыпала к воротам проводить отъезжающее авто, — Подумайте ещё раз, может, всё-таки в клинику? — поинтересовавшись напоследок.
— Ничего, это просто переутомление — это пройдет, — автоматически ответил азиат, а глазами искал глаза белокурой…
Здоров ли он? Похоже, что нет. Он болен, и болен серьёзно… ею…
Она — омовения кристальная вода, для неё сотворена из невиданных огней наша вселенная… Она — отрава, что взамен алой крови у него течет под кожею… Она — избавление от оков и разгадка тайных снов, что надеждой расцвели над обреченным полюбить… Искушения змея, что впилась в самое сердце, исходящее кровью… Тайна неба и земли… Озарение любви…Где улыбка, где слеза?
