Но было в Оле нечто, заразительное, как сумасшествие. Ее маниакальная жажда победы, захлестывающая зал, в которой тонули все ляпсусы и огрехи, грубости и грехи…
Песня кончилась. Зрители с энтузиазмом зааплодировали ей. Они хлопали до тех пор, пока не заставили певицу повторить «Дождик» дважды.
* * *
Черный ньюфаундленд ведьмы игриво ткнулся лбом в колени хозяйки, замершей над диковинным раскладом.
— Не мешай, Рэтт, — ласково попросила она.
Поразмыслив, Карамазова храбро вытащила третью карту — пояснительную, дабы расшифровать ускользающую от нее загадочную связь двух «Королев».
Кто они: сестры-близнецы, мать и дочь, жена и любовница? Но, так или иначе, сообщающиеся сосуды, и энергия одной из них последовательно перетекает в другую по закону сродства. Чем слабее одна, тем сильнее вторая. И будет так до тех пор, пока…
— Однако! — вскрикнула ведьма и забарабанила пальцами по столу.
Между двумя «Королевами» легла карта «Смерть».
«Помни, сын земли, что вещи земные непрочны, существуют недолго и что самые могучие государства скашиваются, как полевая трава, — припомнила она наизусть слова «Цыганского Тарота» Папюса. — Но пусть это Тебя…»
Но едва память ведьмы доплелась до местоимения «Тебя», — в ее дверь позвонили.
* * *
— Дзинь! Дзи-и-инь! Дз-и-и-и-инь… — певица Наталья Могилева нетерпеливо надавила на кнопку три раза подряд, прежде чем подумала, что трезвонить с таким напором незнакомым людям неприлично, и поспешно отдернула руку.
Сварливо залаяла собака, словно недовольный муж, возмущенный поздним визитом гостей. Послышался приближающийся стук каблучков. И пока они доцокали до порога, Наташа успела подумать, что в случае покупки квартиры № 33 нужно первым делом заменить дверь на бронированную, — эта уж больно тонкая и хлипкая.
Звякнул замок. Дверь приоткрылась, предоставив вниманию певицы девятнадцатилетнюю девицу в черной шелковой шапочке и золотых шлепанцах с загнутыми носами. Глаза у нее были странные — желтые, как у кошки.
— Почему вы не спрашиваете «Кто там?» Разве можно открывать дверь кому попало? — по-отечески отчитала ее гостья и убежденно добавила: — Я к вам по объявлению.
— Разве мы договаривались?.. — с сомнением спросила девица.
— Да, да. Только я опоздала, сильно опоздала. Непредвиденные обстоятельства, понимаете… — Она осеклась, не зная, что еще сказать в свое оправдание. Она вообще не умела оправдываться. Потому сурово насупила брови и жестко поинтересовалась: — Можно я войду?
— Ну, — нехотя посторонилась желтоглазая, — если вам срочно…
— Да, очень срочно… — кивнула Наташа и решительно зашла вовнутрь.
Квартира показалась ей чрезмерно запущенной и настороженной: почудилось, что каждая вещь здесь подозрительно смотрит на нее, раздумывая, впускать ли в дом чужака.
— Вы знаете цену? — спросила девица.
— Да, я в курсе. — Деловито оглядываясь по сторонам и стараясь прикинуть на глаз стоимость будущего ремонта, Наташа двинулась по прямому как стрела коридору, оканчивавшемуся высокими дверями с витражом, изображавшим фиолетовую даму с мечом в руках.
— Красиво, — коротко похвалила визитерша, отметив про себя: «Если куплю квартиру, картинку убирать не буду». И толкнула дверь.
Комната, куда она попала, являла собой ярчайшее свидетельство отсутствия малейших хозяйских способностей у девицы в черной шапочке. Высокий потолок утопал в серебряных разводах паутины. Зеленые бархатные шторы явно не водили знакомства с пылесосом. Вещи были безалаберно разбросаны по углам… Но имелись и свои прельстительные стороны: метраж не меньше пятидесяти квадратных метров и огромный мраморный камин, в котором вдохновенно похрустывали дрова. Возле камина на коврике из меха лежал громадный черный ньюфаундленд.
Вот она, воплощенная мечта: горящий очаг, большая собака, просторная гостиная, больше похожая на комнату в загородном доме, чем на конурку городской квартиры, и черный лес за окном!
Впрочем, какой тут лес… Судя по расположению комнаты, окна выходят аккурат на окна дома напротив. А это ее совершенно не устраивает…
Огибая антикварные столики и этажерки, ощетинившиеся невероятным количеством бутылочек, баночек и пробирок, Наташа целеустремленно направилась к окну и попыталась отдернуть пыльные шторы.
Хозяйка, умостившись на ручку кресла, с любопытством наблюдала за ее безуспешными попытками. И гостье не понравился этот взгляд. Не то чтобы он был высокомерен… Но именно так люди наблюдают за действиями принесенного в дом котенка или щенка, который с наивной деловитостью осваивает новую территорию.
Окончательно запутавшись в бесконечной гардине, Наташа раздраженно потребовала:
— Раздвиньте шторы.
— Зачем? — В голосе девицы звенела обидная ирония.
— Я хочу посмотреть на вид из окна.
— Зачем?
— А как иначе я смогу купить вашу квартиру? Не глядя?
— Но моя квартира не продается.
— То есть как это?
— Никак. Не продается и все. Вы, видно, ошиблись адресом.
Наташа почувствовала себя околпаченной. Даже если она и попала в дурацкое положение, девица сознательно воспользовалась этим, чтобы поиздеваться над ней. А может, у нее были и иные планы… Ведь, конечно же, хозяйка узнала ее. И решила завести знакомство со звездой таким вот нелепым способом.
— Если квартира не продается, — возмущенно заявила несостоявшаяся покупательница, — вы должны были сразу сказать мне об этом.
Барышня не ответила, она вдруг с неподдельным интересом уставилась на грибник пожелтевших фотографий, выставленных на каминной полке — дяденек и тетенек в старомодных костюмах — по всей видимости, прабабок и прадедок вредной девицы, живших в начале прошлого века. И среди них одно знакомое Наташе лицо — непонятно как затесавшийся в число родни Михаил Булгаков…
«Вот откуда у малолетки такая громадная жилплощадь, — догадалась Могилева. — Дом-то дореволюционный! И, вылупившись на фотки, девица навязчиво дает понять, что у нее, мол, аристократические корни. Дура!»
— Надо же! Анечка заработала… — Дура восторженно таращилась на портрет прямой дамы в круглой шляпке и военного в белогвардейской фуражке, как будто углядела их там впервые. Рядом, в овале темного серебра, расположился молодец в пижонских полусапожках, страстно обнимающий толстую кокетку с букетом роз в руках.
«Странно, что сто лет назад мужчины влюблялись в таких толстух…»
На лицах дамы в шляпке и мужчины в полусапожках была выписана горькая мука.
