Кто-то подумает, что кошмар, приснившийся накануне первого учебного дня – дурное предзнаменование. Но за шесть лет я к нему так привыкла, что он стал признаком обыденности. Ошибочным. Обманчивым. Ведь ничего знакомого и родного за дверью спальни меня не ждало. А дурных предзнаменований и без того хватало.
Начать хотя бы с того, что три дня назад я была уверена, что сентябрьским утром пройдусь по любимой потаенной улочке Парижа, вдохну чудесный французский воздух и привычным движением открою потертую дубовую дверь «Эншантели» – Школы благородных манер и изящных колдовских искусств. Но, волею судьбы, жестокой иронии и неожиданной инициативы крестного, я оказалась здесь.
Наверняка у Санкт-Петербурга бывали и хорошие дни. Но в мой приезд город был серым, унылым и плаксиво-пасмурным. Два чемодана стояли у кровати, до сих пор не разобранные: подсознание отказывалось верить в произошедшее.
Страшный сон, отголоски которого до сих пор ползали по мне липкой паутинкой, напомнил о других грядущих неприятностях. Сегодня меня ждет кое-что похуже кошмара шестилетней давности. Призрачно-бледная высокомерная физиономия с точеными скулами, будто вырезанная из мрамора ценной породы… И холодные черные глаза, глянцевым обсидианом сверкающие на белом лице.
Главное чудовище Академии.
Два дня назад, в ночь приезда, я его крепко оскорбила. Не знаю, что на меня нашло, – вспышка ярости, помутнение рассудка, проблеск идиотизма… Обычно я гораздо вежливее. Но этот гад с его кривой ухмылкой… В общем, бык на красную тряпку бросается с меньшим энтузиазмом, чем я на того типа. Я не питала иллюзий: мрачный профессор на первом же уроке возьмет реванш. Развлечется по крупной. За мой, естественно, счет.
От воспоминаний о сумасшедшем пятничном вечере и последующей ночи меня до сих пор потряхивало.
***
…Едва мы прислонились к синей двери в парижском закоулке, как тут же оказались перед другой – знакомой, потертой, видавшей виды и десятки поколений волшебников. Спрятаться от преследователя в школе? Дурацкий план. Я бы предпочла перенестись за тысячи километров от «Эншантели», лишь бы больше не ощущать на себе этот злобный, проклинающий взгляд…
Крестный будто мысли мои прочитал (а может, и прочитал, не удивлюсь). Следующий час Артур препирался с мадам Буше, пытаясь забрать мои документы и договориться о переправке вещей в Санкт-Петербургскую Академию. Ничего не понимая, я молча сидела на стульчике для посетителей и нервно грызла стакан с водой. Я знала, что директрисе крестного не переспорить, но все равно с волнением прислушивалась к ее жалким попыткам.
– Артюр, мон ами! Ей остался год учебы! Все наши старания… Коту, пардон, под хвост! – жеманно стонала мадам Буше.
Мой опекун включил властную натуру на максимум: пронзал острыми глазами, задирал орлиный нос с горбинкой, возмущенно тряс короткими седыми вихрами с вкраплениями «черного перца». Больше всего мне в Артуре нравился волевой подбородок с импозантной ямочкой – уверена, в молодости он был неприлично красив. В итоге директриса обмякла под гнетом его обаяния и добровольно сдалась.
Спустя час мы оказались уже в другом ректорском кабинете – вполне уютном, пусть и небольшом. Артур привычно плюхнулся в свое кожаное кресло, стоявшее за красивым дубовым столом. Я заняла стул напротив, предназначавшийся посетителям. Ошалевшим от внезапных приключений взором я начала разглядывать новую обстановку и неожиданно наткнулась глазами… на него.
В темном углу с уставшим и недовольным видом стоял молодой мужчина, больше похожий на графа Дракулу, чем на человека. Бледность кожи оттенялась чернотой волос, глаз и всего одеяния. Воротник пиджака был поднят вверх, что идеально завершало демонический образ. Во взгляде чувствовалось нечто вроде тошноты. Глаза были холодными и острыми, губы плотно сжаты.
Молчание затянулось. Мы ждали кого-то еще, и я позволила себе внаглую рассматривать мрачного незнакомца. Он занимался тем же самым, с очевидной неприязнью высверливая в моем теле сквозные отверстия.
Среди воспитанниц «Эншантели» мужчина считался бы привлекательным. Тонкие, изящные черты лица, ярко выраженные аристократические скулы… Но все портили лед и высокомерие, сквозившие в каждом жесте и фразе. Нет, как по мне, затаенная злоба красивой быть не может.
Ему было лет тридцать или чуть больше. Я подивилась, когда крестный в приветствии обратился к нему «профессор». Казалось, чтобы дослужиться до такого звания, нужно заиметь седину в волосах. Хотя, в этой Петербургской Академии, куда намеревался определить меня Артур, все было шиворот-навыворот.
Минуту спустя к нам присоединился еще один мужчина. Второй преподаватель являлся полной противоположностью первого. Войдя в кабинет, он миролюбиво пожал мне руку и уселся в кресло возле лампы. Освещенное лицо профессора Осворта источало мудрость и доброту.
Всем своим видом он напоминал спокойного и дружелюбного пса – какого-нибудь ретривера, – готового довериться любому, кто потреплет за ухом. Седина успела тронуть короткие русые волосы, хотя мужчине было значительно меньше сорока. Оба профессора были кураторами двух отделений, я могла выбрать любое.
– Что, милая, непривычно видеть столько мужчин в одной комнате? – заулыбался крестный. – В «Эншантели» преподают только женщины…
– «Эншантель»? – возмущенно зашипел Демон. – После стольких лет в Институте благородных девиц… Едва ли она вообще способна воспринимать информацию.
– Профессор Карпов, это не обсуждается. Девушка будет продолжать обучение в Санкт-Петербургской Академии, – крестный говорил мирно, но начинал заводиться. – Мы собрались здесь, чтобы определить для нее специализацию и отделение…
От нескончаемой болтовни, приправленной паникой и беготней, начала болеть голова. Мучительно хотелось опустить ее на подушку и прикрыть глаза хоть на мгновение. Глядишь, все это окажется сном. И преследователь из переулка, и перепуганное лицо крестного, и растерянная физиономия мадам Буше, провожавшей нас с документами на крыльцо… Если хорошенько подумать, я и от шести лет в Париже готова была проснуться, лишь бы снова стать обычной двенадцатилетней девчонкой с ленточкой в волосах.
– Тогда будь добр, Артур… Объясни нам, ради всего святого, причину этого сумасбродства, – фамильярно заявил тот самый Карпов. – Чем этой «милой» леди не жилось в «Эншантели»? Надоело крутить реверансы, варить косметические кремы и завязывать бантики?
Злобная мигрень атаковала мозг, я не разобрала и половины едких слов, брошенных в мой адрес мерзким типом.
– Мисс Дэлориан угрожает опасность. И здесь, под нашим наблюдением, она будет достойно защищена, – крестный говорил серьезно, и в очередной раз за вечер по спине пробежал холодок. – Я намеренно определил ее в «Эншантель», надеясь, что там она будет в безопасности. Какое-то время план работал, но в нынешних обстоятельствах… Не думал, что они найдут ее так быстро.
– Что значит «я намеренно определил»?
– Анна – моя крестница, Андрей. С некоторых пор я являюсь ее магическим опекуном, наравне с ее безумной тетушкой, – вздохнул Артур. – И это еще одна причина, по которой она останется здесь без обсуждений. Существует слишком много людей, желающих ей навредить. И теперь они знают, где искать.
– Крестница ректора… Как мило. Полагаю, мисс Дэлориан рассчитывает на «особое отношение» со стороны преподавателей. Но едва ли я смогу его гарантировать на своем отделении, – резким, царапающим слух голосом заявил Карпов. Еще и бровь поднял, гад, для пущей выразительности. Он выглядел раздраженным и измотанным. На историю про опасность для моей жизни и ухом не повел. – Боюсь, вам придется стараться столько же, сколько остальным. И даже больше, если учесть, что предыдущие шесть лет страдали ерундой.
– Я не рассчитываю ни на какое «особое отношение», и от вас – тем более, – до обидного тихо и устало возмутилась я, на бурную акцию негодования не было сил. – А на ваше отделение не пойду по совсем другой причине.
