То как Карл побагровел от злости и выпучил глаза при упоминании прямых конкурентов, стоило возможных последствий и хоть немного подняло мне настроение.
— Да как ты… видел бы тебя сейчас отец! Луна, просто пойми: это опасно. Такой материал не для тебя, ты не справишься! Что бы Джеймс сказал…
— Что вы размякли и потеряли хватку, Карл. Был бы отец жив, он бы обязательно поддержал меня.
— Да откуда тебе знать! — Раздраженно выпалил мой крестный и тут же умолк, прикрыв глаза руками и сдавив пальцами переносицу, точно от сильной мигрени. — Прости, Луна. Я не со зла. Я же хочу как лучше для тебя. Я обещал Джеймсу позаботиться о его малышке. Пойми, ты отличный журналист, но есть дела… в которые не стоит лезть даже матерым псам вроде меня.
Я глубоко вздохнула, мысленно считая до десяти. Как же меня раздражала эта его чрезмерная опека.
— Мне уже давно не три года, дядя Карл. Мне двадцать три и я устроилась на работу в “Лайтхаус” не для того, чтобы отсиживаться за вашей спиной. Я не такой журналист! Если бы не была готова к рискам своей профессии, то устроилась бы в журнал “Садовод”.
— Может и стоило… — устало произнес он, а мне едва планку не сорвало.
— Что-о?! И это говорит мне человек, который два года жил у нас на чердаке, расследуя дело о полицейском произволе?
— Да. — Жестко ответил Карл, вмиг растерявший всю мягкость черт и голоса. — Если бы я не вцепился в тот материал мертвой хваткой, то не был бы уволен. От меня не ушла бы жена, а твой отец… — Он запнулся, помрачнев еще больше.
Взгляд его скользнул по небольшому шкафчику за моей спиной, в котором стояли нетронутые бутылки с крепким алкоголем. Подарки гостей и коллег, к которым он не притрагивался. Где-то там же, под стеклом лежали и символические медали за трезвость — год, два года, пять лет… Одному богу известно, какой выдержкой нужно обладать человеку, имевшему в прошлом большие проблемы с алкоголем, а ныне получающему дорогие бутылки по каждому случаю. Ведь люди не особо заморачивались, выбирая подарок.
В кресло главного редактора мой крестный сел только четыре года назад, а с зависимостью с переменным успехом боролся уже семнадцать лет. С тех пор как не стало моего отца.
— Если бы вы отступили, то не сидели бы сейчас на этом месте. Если бы вы отступили, никто бы не взялся за полицейский департамент и шефа Абнера. Кто знает, сколько бы людей еще погибло в угоду интересов этого жирного ублюдка и в каком городе бы мы сейчас жили. Вы же знаете моего отца куда лучше меня. Так разве он не был готов отдать жизнь за правду и справедливость? За людей?
Карл шумно вздохнул и опустился обратно в свое большое кожаное кресло, уютно скрипнувшее под ним.
— Даже если и так. Это не значит, что тебе стоит идти по нашему пути. Я не хочу для тебя такой жизни, Луна. И он бы не хотел. Ты только в начале карьеры и это дело может разрушить тебя.
— А это уже не вам решать. — Бросила я, отступая к двери. — Я имею право сама выбирать свой путь, и я не смогу жить спокойно, умалчивая о том, что происходит. Зная, что в моих силах повлиять, а может даже и остановить этот кошмар. Девушки, совсем юные сироты! О них просто некому беспокоиться. Подумайте, это могло случиться со мной или с вашими дочерьми.
Мы столкнулись взглядами и я выдержала его, заставив опустить глаза под натиском моей решимости. Нет, дядя Карл, я уже не маленькая. Мне не нужна ваша рука, чтобы не упасть. А если и упаду, то это будут мои шишки. Они нужны мне, чтобы стать сильнее и достичь мастерства в своем деле.
— Если вы не даете добро на материал, я возьму отпуск за свой счет. Можете уволить меня, Карл, но я все равно напишу эту статью и найду того, кто ее опубликует.
В кабинете повисла мрачная тишина. Райт поднял на меня полный невыразимой тоски взгляд и тихо сказал.
— Хорошо. Ты уволена. Ты не хуже меня знаешь, что это расследование не провести без поддержки и ресурсов газеты. Одумаешься — возвращайся. Я буду рад принять тебя обратно.
Глава 2
Я не поставила, а буквально швырнула коробку со своими офисными пожитками на кухонный стол. Звук бьющегося стекла больно резанувший по накаленным нервам, заставил тут же пожалеть об этом.
Среди немногочисленного барахла единственной вещью которая могла разбиться, была рамка с фотографией отца. Нашей единственной совместной фотографией, ведь он терпеть не мог фотографироваться…
На ней мне три, а ему чуть больше чем мне сейчас. Раннее утро, столовая нашего старого дома. Мама у плиты жарит блинчики. Она отвлеклась чтобы посмотреть на меня, сидящую на детском стульчике, и папу, который тщетно пытается вытащить у меня изо рта свой галстук. Они смеются, а я уморительно серьезным взглядом смотрю в объектив. На дядю Карла, который так удачно поймал момент.
Вечером того дня они с папой пойдут на встречу с информатором по делу на котором мой крестный построит карьеру… и отец навсегда покинет этот мир. Оставшись со мной лишь в воспоминаниях других людей и на этом выцветшем фото.
Оно всегда стояло на моем рабочем столе, напоминая почему я должна работать усерднее остальных и ни перед чем не останавливаться. Когда я училась в школе, в колледже, а потом и когда два года назад дядя Карл на зависть однокурсникам взял меня на стажировку в “Лайтхаус”, и затем выделил постоянное место в штате. Не из-за родственных связей, а когда я показала чего стою.
Я должна делать этот мир лучше, проливая свет на его грязь и несовершенство. Я должна во что бы то ни стало продолжить дело своего отца. Вот что важно, вот ради чего стоит жить и бороться.
Я подошла к коробке, откинула крышку и достала фото, роняя осколки стекла из рамы. Вздохнула.
— Прости, пап. Но ты же знаешь, иногда нужно сделать шаг назад, чтобы пройти два вперед.
И папа бы простил. Конечно простил! Это же в него я такая импульсивная. Ему ли не знать каково это, когда злость от собственного бессилия распирает изнутри до трясучки.
Поставила фото на тумбу по пути в ванную и, поцеловав палец, коснулась им его щеки.
В ванной из зеркала над раковиной на меня недобро зыркнула какая-то незнакомая тетка. Под пронзительно-серыми глазами темные круги. Худая, даже изможденная. Губы обветрены и искусаны до кровавых прожилок, кожа бледнее обычного, а темно-русые волосы, даже убранные в хвост, выглядят неопрятно. Красавица.
Конечно! Нужно же мыться не раз в неделю, питаться не только кофе с крекерами и спать больше четырех часов в сутки.
Что ж, теперь, после увольнения, со сном проблем возникнуть не должно, да и на себя будет времени валом!
Подумала и криво улыбнулась себе в зеркале. Очень смешно. Будто это что-то изменит.
Если дядя Карл хотел помочь мне, защитить, то он ошибся уволив меня. Отсутствие поддержки и финансирования меня не остановит. Я же вся в папу! Теперь только глубже увязну в этом. Так что, можно сказать, он сделал только хуже.
Как могу я остановиться, зная, что кроме меня им никто не поможет?
Им… сколько их было на самом деле? Двадцать? Пятьдесят?
Мне удалось узнать о двенадцати девушках, включая Молли, но я чувствовала, что их было куда больше. Я знала это.
Их фотографии висели на стене в моей спальне. Прямо напротив кровати. Я почти три месяца смотрела на них просыпаясь и засыпая, но теперь даже просто закрывая глаза, могла восстановить их черты по памяти.
Это было просто — ведь все девушки были неуловимо похожи между собой. Были похожи на Молли.
Красивые, одинокие… беззащитные перед несправедливостью этого мира, который сожрал их, едва переступили его порог.
Да, все началось для меня с Молли Доутсон. Скромной, улыбчивой брюнетки с длинными блестящими волосами. Прямыми, буквально волос к волоску, будто она только и делала, что выпрямляла их утюжком, но нет. Молли была красива от природы и ее красота не стоила ей усилий.
Мы познакомились, когда она сняла квартиру на моем этаже и быстро подружились. У нее был легкий добродушный характер, а у меня балкон с неплохим видом на парк, в котором иногда по вечерам выступали местные музыкальные группы. Она заходила послушать их со мной. Приносила пиццу, пару бутылочек “Доктор Швепперс”… и разгоняла гнилое одиночество, обступившее меня после смерти мамы.
