— Что здесь происходит?
Его голосом можно крошить пресловутые скалы, а заодно драконовы академии и всех вместе собравшихся, как по щелчку пальцев.
— Она напала на Софию Драконову! — снова заводит свою песню Лика. Хотя если бы она пела, ей бы платили исключительно за то, чтобы она заткнулась: раньше я даже не представляла, что у нее может быть такой высокий и такой противный голос. — Разбросала этих парней…
— Молчать, — приказывает Валентайн, и приказывает так, что Лика давится словами и начинает кашлять. В завершение этой эпичной сцены, расталкивая всех, выбегает Сезар, который бросается к Софии.
Если бы я не была участницей этого трагифарса, поаплодировала бы, но мне не до аплодисментов. Мне казалось, между мной и Люцианом все было кончено тогда, когда мы расстались, так вот, мне просто казалось. Может, его магию и отвел Валентайн, разбив ее щитом невиданной темной силы, но отвести его полосующий мое сердце в клочья взгляд он не может. Точно так же, как он не может отвести его ненависть, его ярость, его жесткий, звенящий от гнева голос:
— Отойдите от нее, архимаг, или…
— Или вы снова попытаетесь ее убить? — перебивает Валентайн. — Достойно для адепта военного факультета. Это в первую очередь вопрос к вам, ректор Эстре.
Ректор вспыхивает ярче своих волос, а Валентайн продолжает:
— Что касается вас, я все еще не понимаю, почему здесь столько гражданских. Это не бал-маскарад, а место преступления, где должны остаться исключительно свидетели и участники события.
Военные, очнувшись от его приказного тона, шустро загоняют собравшихся обратно туда, откуда они пришли. То есть в зал, где танцы, музыка, праздник и вкусняшки, в парке остаемся исключительно мы. Сезар, который так бережно прижимает к себе полураздетую Софию, словно она может рассыпаться в его руках брызгами осколков.
— Адептку Драконову в лазарет и не спускать с нее глаз. Этих тоже.
Валяющихся неудачливых сообщников Аникатии и Лики, как подснежники, собирают военные. Парни кряхтят, воют, но вслед за Сезаром и Софией уходят в портал, поддерживаемые бравыми воинами Даррании, опасливо косящимися на меня. Да что тут, на меня опасливо косятся все, кроме, пожалуй, Люциана. Он шагает в портал за нами: за мной, Ликой и ректором Эстре, которая сжимает кулаки так, что ногтями грозит продырявить себе ладони насквозь.
Определенно моя фантазия дала сбой, я даже головой трясу, чтобы избавиться от этой слишком яркой картинки. В кабинете ректора мне на плечи тяжестью ложатся руки Валентайна, буквально усаживая в кресло. Меня должно трясти, но меня не трясет, я сую ладони между колен и произношу отчетливо:
— Они хотели отравить Софию и снять ее для… — Название соцсети как назло напрочь вылетает из моей головы, и этим пользуется Лика.
— Она врет! — снова визжит она. — Она хотела ее покалечить! Даже ударила! Парни вступились, и она их…
Присоединившиеся к нам двое военных и Люциан тут же подбираются, но больнее мне уже не будет. Теперь уже нет.
— Достаточно, — голос Валентайна перебивает излияния Лики снова. — Ректор, думаю, вы как никто другой знаете, что положено делать по протоколу.
По протоколу в Академии спустя пять минут уже находятся стражи порядка, а еще — профессиональный стражепорядковый секретарь, который с помощью магического пера открывает запись всего, что будет здесь говориться и происходить. Допрос ведет один, второй следит за тем, чтобы никто никого не поубивал, и все в порядке очередности. Сначала допрашивают Люциана.
— Я почувствовал темную магию, когда вышел в парк, — произносит он. — Сначала услышал крики, потом меня от нее затошнило, эту мерзость ни с чем не спутаешь. Потом — сигнализация. Я увидел, что Ларо напала на Драконову… Готов был ее убить. Я вышел из себя.
Как ты мог видеть, что я напала на Драконову? — хотелось спросить мне, но я промолчала. Тяжесть ладони Валентайна на моем плече отрезвляла и помогала мыслить здраво. Потому что, если не мыслить здраво, можно наделать еще больше дел. Еще больше, чем я уже наделала.
После Люциана допрашивали сестру Эстре.
Со слов Лики, она вышла подышать свежим воздухом в парке, когда услышала крики Драконовой. Она бросилась к беседке и увидела, что я воздействую на Софию темной магией. Увидев Лику, я ее отшвырнула, а после на помощь ей бросились трое драконов, которых я раскидала тоже. И решила доделать свое дело, но мне помешало появление Люциана и остальных.
Я слушаю ее отменное вранье как какой-то фоновый шум. На что она вообще рассчитывает? София Драконова же рано или поздно придет в себя, и когда она придет в себя, то все вспомнит. И как Клава заманила ее к беседке, и все остальное. Что-то важное крутится на самом краю сознания, но я никак не могу вспомнить, что. А еще почему-то не могу заставить себя посмотреть на Валентайна: вот же он, стоит тут. И он меня спас. Снова. Но поднять на него глаза удивительно, невыносимо тяжело, словно веки стали свинцовыми.
Такими же как тяжесть того, что я должна вспомнить.
— Аникатия! — перебиваю я, когда память сквозь шок подбрасывает деталь заговора против Драконовой. — Аникатия! Она должна была дать Софии зелье, которое сотрет ее память…
— Адептка Ларо, сейчас допрашивают не вас… — пытается перебить меня страж порядка, но снова вмешивается Валентайн:
— Что за зелье? Откуда ты это знаешь, Ленор?
— Гуляла по парку, когда услышала их, — киваю на Лику. — Они все в заговоре. Она, Лузанская и Аникатия Эльдор.
Лика становится бело-зеленого цвета, а Валентайн кивает одному из военных:
— Проверьте адептку Эльдор. И приведите сюда Клавдию Лузанскую.
Суеты вокруг как-то разом становится больше. Те военные, которые занимались сопровождением адептов на праздник (хотя какой сейчас праздник?), сначала забегают в кабинет — по старинке, без портала, потому что те двое, что здесь были, отправились выполнять приказ Валентайна, а оставлять здесь опасную меня очень опасно. По крайней мере, я это воспринимаю именно так. Давящий, режущий взгляд Люциана уже не может причинить мне вред, это как лечить зуб под анестезией. Вроде воздействие чувствуется, но боли не причиняет.
Лика тоже сверлит меня взглядом, допрос как-то резко перестает иметь силу, а Валентайн по-прежнему стоит рядом со мной. Его ладонь на моем плече, он так и не отошел от меня ни на шаг. Почему-то именно от осознания этого сейчас хочется плакать, но я держусь. Больше того, через это прикосновение в меня сейчас втекают такие уверенность и сила, что «разводить сырость», как говорила тетя Оля, было бы совершено не в тему.
Спустя какое-то время в кабинет возвращаются военные, они сопровождают взъерошенную, злую как Баба-Яга после неудачной встречи с Иваном-Царевичем, Клаву, и следом за ней — Аникатию. Последним, почему-то прихрамывая, входит Ярд. На скуле у него красуется кровоподтек, под глазом наливается свежий синяк. Последнее настолько меня шокирует, что я почти вскакиваю, чтобы броситься к другу, но Валентайн останавливает мой порыв на подлете. То есть на подпрыге, сильнее надавив на мое плечо.
— Так, — пробежавшись лицом по всем оттенкам цвета — от багрового до мертвенно-бледного, мрачно произносит страж порядка. Мрачно — потому что дочь королевского советника в подозреваемых явно нарушает картину его мира. — Что происходит?
— Вот. — Один из военных выступает вперед, протягивая флакончик с зельем. — Изъято у адептки Эльдор.
— Это все ложь! Мне его подбросили! — кричит Аникатия.
— Кто? — интересуется страж порядка.
— Он! — драконесса тычет пальцем в Ярда.
— Она врет! — возмущается друг.
— Разумеется, я не вру!
Гвалт стоит такой, что в базарный день или на концерте Егора Крида и то тише, и перешибает его только спокойный, негромкий, но удивительно подчиняющий голос Валентайна:
— Всем. Молчать.
Удивительно, но замолкают и правда все, на этот раз даже страж порядка застывает с открытым ртом.
— В случае таких разнящихся показаний у нас остается один вариант: заклинание истины, — спокойно произносит Валентайн. — Солгать под которым совершенно точно никто не захочет.
