Спины снова заволновались, и сквозь ряды рабов протиснулись двое. Слишком белокожие для местных, а одеты — смех один. У мужчины головной платок вместо подобающей благородному мужу формы повязан на пиратский манер, а второй, постарше, ухитрился надеть женскую рубашку. Только чужак мог перепутать вышивку на них.
— Вот вы где, поганцы, — с облегчением выдохнул чужак на аргосском. Поднял взгляд выше, и Анди похолодела — в непривычных серых глазах стыла угроза, и она испуганно опустила взгляд.
Жрец среагировал первым. Повернулся к незнакомцу, спросил с раздражением:
— Ваши звери?
— Наши, — кивнул тот, кто постарше, вытирая уже успевшим промокнуть платком пот с лица.
Жрец оживился, явно предвкушая пополнить ряды детей богини. В Хайде и за меньшее отправляли в храм на закате. Даже существовала пословица «Вот переживем закат, там и решим». А тут до заката всего ничего… И кто-то посмел задержать детей…
Но тут его взгляд зацепился за выглянувший из-за распахнутой куртки медальон. И лицо жреца разом поскучнело.
В Хайде умели лавировать между выгодой и религией, придерживая одних и беря под защиту других. Потому всем важным для правителя иностранцам выдавали особые жетоны. И решать их судьбу, судить или казнить мог только высокий диван.
Жрец стиснул зубы — жертва уходила безнаказанной, но ничего он сегодня попросит богиню послать двум неверным черную заразу.
— Забирайте, — приказал, махнув рукой на зверей.
Развернулся, посчитав инцидент исчерпанным. Дальше надсмотрщики сами разберутся. И даже если девчонка не доживет до храма, не велика потеря. Все равно одни кости остались.
Но запнулся о слова неверного:
— Тут такое дело, уважаемый.
Говорил тот, который старше. Жрец слышал о глупой традиции чужаков позволять доверенным слугами иметь голос впереди хозяина. А что это был именно слуга, сомнений не было — жетон блестел на груди второго.
— Видите ли, произошло несчастье. Беда, можно сказать. Что поставило нас всех в неудобное положение и привело к сегодняшнему происшествию. О чем мы глубоко сожалеем.
Жрец терпеливо ждал — даже неверный достоин разослать ковер своих речей. Потом его можно и казнить, но сначала выслушать, тем более что чужак умело и с уважением выплетал слова.
— Прежний хозяин дерхов сильно заболел и скоропостижно покинул этот мир, оставив наших зверей скорбеть сиротами.
Жрец поморщился. Животные — полезны. Их надо кормить, чтоб они работали, но не больше. И тем более не называть «сиротами», ставя на одну сторону с людьми.
— Хватит, — прервал его второй чужак, — с ними можно разговаривать лишь так, — и он звякнул монетами в вытащенном из-за пазухи кошеле.
Жрец не понял сказанного на другом языке, зато прекрасно уловил порыв. Усмехнулся — не всегда деньги решают все.
— Сколько, уважаемый, хочет за нее? — спросил чужак, для верности ткнув пальцем в нужную рабыню.
В воздухе запахло выгодой. И пусть жрец отринул земные страсти, но против этой устоять не смог бы и сам настоятель. Жрец не раз слышал, как отчаянно тот торговался с каменщиками или торговцами. Беспокоило одно — неверные не умели торговаться. И удовольствие он сегодня явно не получит.
Улыбнулся, как можно мягче:
— Уважаемые, вы, верно, по незнанию приняли ее за рабыню? И до сегодняшнего утра, пока богиня не обратила на нее свой милостивый взор, она действительно была ею. Но теперь это — возлюбленное дитя, а они не продаются.
Чужак недоверчиво вскинул брови, кинул тоскливый взгляд на дерхов, достал второй кошель. Развязал, ткнул под нос жрецу блеснувшие на солнце серебряные монеты.
— Здесь достаточно, чтобы купить всех рабов на улице, а не одну полудохлую девчонку, которая, я не уверен, доживет ли до дома.
Второй чужак закашлялся, маскируя возмущение. Анди его понимала, и сама была возмущена подобной расточительностью. Храм приобрел ее за половину медяка, а тут… Но внутри стало тепло от надежды или тепло стало раньше, когда к ней прижались дерхи? И голова меньше кружится. И стоять легче. И дышать.
Жрец задумался. Посмотрел внимательно на девчонку, потом на дерхов. Едва не подпрыгнул от догадки: звери выбрали себе нового хозяина, и теперь чужаку некуда деваться. Звери не уйдут без нее… А уж отпустит ли он девчонку… И глаза его заблестели от радостного предвкушения. Чужаку даже жетон не поможет купить собственность храма и перейти дорогу богине.
— Как вы могли, господин, — жалобно причитал слуга, — отдать половину запаса астайса*? Дешевле было нанять банду местных головорезов, они бы выкрали девчонку из храма. А если остатка не хватит?
— Хватит, — хмуро буркнул тот, кого назвали господином, прибавил шаг и ответил ядовито:
— А девчонка бы не дожила до храма, ее бы прибили у нас на глазах, чтобы унизить и показать, кто в городе хозяин.
Анди поняла, что отстает, но сил идти быстрее не было, она и так плелась из последних, а признаться в том, что вот-вот упадет — мешала гордость. Удивительно, как быстро она восстала из пепла. Стоило только узнать, что за нее заплатили стоимость равной небольшому дворцу, как плечи сами распрямились, во взгляде появилась уверенность. Здравый смысле нашептывал, что ее купил сумасшедший. Ну и пусть, — решила Анди. Главное, чтобы кормил, одевал, а там… можно подумать о побеге.
Цепи с нее сняли. Господин брезгливо потребовал убрать даже кандалы и ошейник. Сумасшедший, — читалось во взглядах окружающих — необычный торг собрал целую толпу зрителей. Но сумасшедший заплатил за троглодку столько, что возражать никто не посмел, и надсмотрщики привели кузнеца.
Кажется, Анди не дышала, пока шел торг. Не смела верить, когда эти двое ударили по рукам. Сердце птицей билось в груди, когда снимали браслеты. Мир качался перед глазами, когда делала первый шаг за новым хозяином. И только присутствие дерхов удерживало от обморока или истерики.
Все произошло столь быстро, что Анди чувствовала себя растерянной. Она уже смирилась со смертью, ждала ее, как избавление, а тут… чужак, дерхи и новый ветер, который непонятно, что принесет.
Он меня спас, — думала Анди, глядя в спину высокого аргосца и с усилием переставляя ноги. Мужчина был странный. Непривычно светлая кожа, серые глаза, в которых стыл холод глубокого колодца, морщины-заломы у губ, точно их обладатель привык недовольно поджимать губы. А еще от чужака несло высокомерием. Анди нагляделась на таких на торгах. Смотрят на всех, точно с высоты бархана на звериный помет. И как с таким себя вести? Непонятно. Зачем она ему? Из-за зверей?
Анди нахмурилась. Что она знает о дерхах? Ничего.
— Зря вы, господин, с нее ошейник-то сняли. Это же настоящая дикарка. Черная, мелкая, а глаза, — Жарклана передернуло, — помяните мое слово, это отродье пустыни еще заставит нас плакать горючими слезами. Клянусь памятью моей незабвенной матушки, сбежит от нас и денежки прихватит. У этих же… ничего святого.
— Дерхи не дадут, — равнодушно проговорил Ирлан.
Жарклан в который раз оглянулся, удостоверился, что девушка следует за ними.
— Неужели вы собираетесь тащить ее в Аргос? — спросил в ужасе. — Она же не понимает нашего языка, а что скажет ваша матушка? Она не переживет, если это отродье переступит порог вашего особняка.
— Следи за языком, — поморщился Ирлан, — девчонку отмоем, накормим, а с манерами… Нам, знаешь ли, не до манер. Кто только вчера говорил, что придется идти на поклон к ковену, чтобы нам выделили проводника? А так, — остановился, обернулся, покачал головой, — если выживет — сами справимся. Зато без соглядатая от ковена обойдемся.
Жарклан тоже остановился. Посмотрел обеспокоено на отставшую рабыню, предложил:
— Может, носильщика наймем?
— Два дома осталось, — отказал Ирлан, — да и не люблю я на людях ездить…
Но тут девчонка тоже остановилась, покачнулась и стала медленно оседать на мостовую.
Ирлан выругался, зашагал обратно, подхватил девчонку на руки и под причитания слуги:
