Тишина. Щелканье секундной стрелки на часах. Стрелки, отмеряющей мгновения моей жизни. Моей новой жизни. Без него… Пустота.
– Извини. Не хочу об этом. Отвези меня домой, – с мольбой.
– К сожалению, это невозможно, дорогая. Врачи сказали, что с завтрашнего дня тебе назначат терапию… – она многозначительно замолчала.
– Какую терапию? – я даже перестала гладить Люсиль, проверяя, все ли в порядке с моей анатомической целостностью. Все конечности шевелились, боли нигде не было. Только общее недомогание, усталость и ломота в теле. Вообще не понимаю, почему нахожусь в больнице.
– Попытка суицида, Амелия. После этого так просто не выпускают.
– Какая еще попытка суицида?! – возмутилась я, повысив интонацию. За дверью послышался шум. Я четко разобрала голос мистера Эллингтона. – Одри, прошу. Пусть он уйдет. Иначе я сделаю это сама и в очень жестокой манере.
Увы, уходить он не намеревался. Более того, и подруга с удивительной податливостью вышла, как только мистер Эллингтон оказался в палате. Предательница! Я отвернулась от него.
– Амелия, нам нужно поговорить, – он выглядел плохо. Очень плохо.
– Не о чем говорить, мистер Эллингтон. Вы наигрались. Я тоже. Игры закончились.
– О чем ты?
– О чем? – повернула голову. Больно на него смотреть. Такая растерянность в глазах и даже… страх? Знаю, поступать так нечестно, некрасиво и жестоко. Но еще большая жестокость приходить сюда после того, как нагло врал, глядя мне в глаза. У меня нет сил на выяснение отношений. Я прекрасно знаю, что он хочет мне сказать. Либо соврет, либо Шарлин. Да, она очнулась. Он не может ее оставить, но и меня не может бросить, а потому намерен пудрить голову нам обеим. Нет. Я не могу. Не могу. Еще тогда, в Розе, познав с ним удивительное наслаждение любви, я совершенно четко осознала, что делить его с другой женщиной не смогу. Либо мой, либо нет. И пусть это доставит мне все муки ада, но увидеть его в объятиях другой – в сотни раз больнее, чем не видеть вовсе. – Не понимаю, что вы здесь забыли. Тогда, в клубе, я поспорила с Итаном, что смогу затащить вас в постель. Сразу не получилось, но я выиграла пари. Вам – наслаждение, мне – победа. В конце концов, вы сами сказали, что я не девушка, но у меня там слишком узко для женщины. Делайте выводы. И, прошу, перестаньте волочиться за мной как побитый щенок. Выглядите жалко.
– Амелия, – мои слова ранили его. В самое сердце. Именно туда, куда целилась. Я это видела и ненавидела себя. Едва сдерживая слезы, я почти рычала.
– Вон отсюда. Имейте же совесть и честь! Оставьте меня в покое!!!
– Я люблю тебя, – тихо прошептал он и вышел. Лавину моих слез прорвало. Я рыдала в голос, кричала, царапала грудь и ненавидела. Ненавидела все и всех. В первую очередь себя, потом Генри, потом Одри и медсестер, которые пытались вколоть мне успокоительное. Когда им это удалось, забытье стало наградой за все страдания.
К сожалению, Одри не шутила. Из больницы меня не выпустили и поставили под наблюдение психиатра. К счастью, мне удалось убедить этого пожилого мужчину, что убивать себя я не желала. Просто сорвалась вниз под воздействием алкоголя. Ну, кто из нас не выпьет лишнего с горя? О том, что мне разбили сердце, тоже пришлось рассказать. Увы, таблеток для этого органа и для души, издающей предсмертные всхлипы, как мне поведали, не существовало. К счастью, фразы «время лечит» тоже не последовало, иначе доктор, с фингалом под глазом, повторял бы ее себе. Я стала нервной, несмотря на трехдневный курс психотерапии. Отчасти из-за произошедшего, отчасти из-за того, что пришлось снова подвести Майка и Питерсона и не выйти на работу, отчасти из-за газетных новостей о похождениях мистера Эллингтона, отчасти из-за того, что обидела Одри.
Я стояла на пороге и виноватым взглядом буравила половик. Златовласая подруга, глядя в монитор, со скоростью машинки Зингер строчила текст статьи.
– Одри.
Она едва не свалилась со стула от неожиданности. Опять раскачивалась.
– Амелия! Не слышала, как ты вошла. Почему не позвонила, что тебя выписывают?
– Я думала, ты на меня в обиде, – вот уж не ожидала такой реакции. Три дня меня никто не навещал. Полагала, что моя вспышка агрессии отпугнула всех желающих справиться о моем здоровье. – К тому же, у меня больше нет мобильника.
– В обиде? Мне ли тебя осуждать. Сама недавно с ума сходила…
– Мама? – я топталась на пороге, не решаясь пройти дальше. Если ей сообщили, то лучше бы я утонула в той реке.
– Нет, твоим родителям не сообщали.
– Слава богу, – словно груз с плеч.
Только забот о дочери и дополнительного волнения моей маме не хватало. Я, выпуская Люсиль, поплелась на кухню, чтобы перекусить. Наконец-то можно поесть что-то, кроме желе, манной каши и вареного минтая. От них уже желудок судорогой сводит. К счастью, Одри, буравя меня пристальным взглядом, не задавала вопросов. А я чувствовала, что они зудят у нее в одном месте, не давая покоя. – Господи, ну давай. Давай, спрашивай. Мистер Уикхем сказал, что я должна с кем-то это обсудить. Не думаю, что готова. Но попробую не убить тебя, если ты упомянешь подонка, чье имя начинается на Г…
– Говно!
– Ну, я бы не стала так вульгарно его называть, но, в целом, да. То, что он совершил, фиалками не пахнет.
– Да я о твоей Люсиль! Она насрала под порог! – возмутилась подруга. Безразлично пожав плечами, я убрала за нашкодившей кошкой и достала из микроволновки горячий бутерброд. Запустив в него зубы, растаяла от блаженства, как запекшийся на нем сыр.
– Слава богу. Нормальная человеческая еда. Ну, так что. Вопросы будут? Кредит моей щедрости закроется через полчаса. Именно через 30 минут я отправлюсь на работу. И боже упаси тебя кому-то сказать, что я у мозгоправа лежала!
– Амелия, – возмутилась подруга. – Меня одно интересует. Ты в больнице газеты читала? – она предусмотрительно стянула со столика единственную газету. У нас на столе всегда лежал свежий номер «Местного времени». Подруга следила за подачей материала своими конкурентами, я из любопытства листала, чтобы иметь представление о происходящих в городе событиях. Кого убили, кто сам убился, где украли банкомат…
– Нет, но раз ты так настаиваешь, я это исправлю. Дай мне газету, – я требовательно вытянула руку.
– Если не читала, не стоит, – хмыкнула она. Я устрашающе округлила глаза. – Ладно, ты все равно можешь купить по дороге в офис. Но не говори, что я не предупреждала.
На главной странице «Местного времени» красовалась фотография мистера Эллингтона. Я сжала зубы. Но заголовок существенно поправил мое настроение «Похождения брошенного миллиардера или сбежавшая невеста». Я бросила встревоженный взгляд на Одри, которая помотала головой, намекая, что лучше не читать. Тем не менее, тяжело вздохнув и откусив еще один кусочек бутерброда, поскольку аппетит наверняка после прочтения отпадет, я продолжила чтение вслух.
«Всем известный миллиардер, Генри Эллингтон, который не так давно объявил о помолвке с никому неизвестной девушкой из бедной семьи Амелией Уэйнрайт не устает радовать нас новыми историями. Вчера его доставили в полицейский участок, где составили протокол об управлении транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения. При этом в его машине было три, совершенно точно три полураздетых женщины легкого поведения. Как сообщает наш источник, поведение дамского любимчика разительным образом изменилось после того, как его снова бросили. На этот раз невеста попросту сбежала без объяснения причин. В какие еще переделки попадет глава Тринити, чьи акции, словно осенние листья, бесконтрольно падают вниз? Узнаете в следующем номере газеты».
– Это должно меня касаться?
Я была права. Аппетит пропал. Сердце щемило от боли. Глаза щипало от непролитых слез.
– Не ври хотя бы сама себе, – едва слышно протянула подруга. – Ты любишь его, но он сделал тебе больно. Я не знаю, что между вами произошло, но уверена, что он страдает от разрыва не меньше, чем ты. И справляется по-своему. Амелия, он, правда, любит тебя.
