не станешь причинять боль тому, кого любишь…
— Мам, а как же…
— Давай собираться, а то в школу опоздаем.
Я училась в той школе, где мама преподавала музыку. Опаздывать в свой день рождения не хотелось — и так то и дело подружки попрекают, что, мол, к дочке учительницы особое отношение. А потому, быстро доев бутерброд, помчалась в свою комнату.
Это утро ничем не отличалась от тысячи предыдущих — все та же дорога до школы, всё тот же хмурый дворник, подметающий наш двор, и всё так же соседская овчарка, снова убежавшая от хозяина.
А ещё в этот день мне исполнялось десять лет — и папа собрался отвезти нас по этому поводу в Сочи. Или Турцию. В Турции я уже была, в Сочи ещё не разу.
Я то и дело интересовалась у мамы о Сочи: тепло ли там сейчас, можно ли купаться в море, если ли там сейчас листочки на деревьях… Мама только вздыхала и отвечала на мои многочисленные вопросы. Потом меня окружили подружки, поздравляя с днем рождения. Я махнула маме рукой, и мы понеслись в класс.
А на втором уроке к нам заглянула завуч и, как — то по особенному посмотрев на меня, что — то тихо сообщила Маргарите Ивановне, нашей учительнице.
Маргарита Ивановна, громко ахнув, заплакала, тоже, почему — то глядя на меня…
А завуч уже просила меня собрать вещи.
— Опять на олимпиаду посылают? — спросила одноклассница, которая сидела впереди. Я пожала плечами.
— Не знаю.
— Давай, живее, Кузнецова, — подгоняла меня завуч… и вдруг побледнела. — Пожалуйста, Таисия, чуть быстрее.
Я кивнула, закрывая портфель. Мы шли — нет, мы практически бежали по школьному коридору в сторону кабинета завуча, но всё равно не успели.
— Училка музыки повесилась, — крикнул кто — то из старшеклассников. И я, резко остановившись, посмотрела на завуча.
— Мама? — только и спросила я.
Я не потеряла сознание, не заплакала и не стала биться в истерике — я просто смотрела на завуча, ожидая её ответа. И пожилая женщина кивнула.
Моя мама.
Я сидела в её кабинете до глубокого вечера, ожидая, когда за мной приедет отец… Но папа так и не появился. Я не знаю — до сих пор не знаю, что с ним произошло в тот день, только за мной приехали мамины родители и не скрывая слез объявили, что я в свой десятый день рождения осталось полной сиротой.
Много позже, повзрослев и пытаясь разгадать причину случившейся трагедии, я как — то подловила бабушку и та призналась мне, что мама после родов не могла быть с мужчиной. Вообще. Мол, роды были сложные, это наложилось на общее состояние…
— Что бы тебе не говорили, Тая, ты знай, они очень любили друг друга.
Я цинично усмехнулась.
— Так любили, что умерли в один день.
— Не смей, — воскликнула бабушка. — Не смей, Тая.
— Бабушка, я же помню, сколько у отца было женщин… в каждом дворе…
— Девочка…. Ты ещё совсем молоденькая. Твой отец всегда отличался мужским темпераментом — заметив мой изумлённый взгляд, бабушка уточнила. — Это мне Люда рассказывала. Ему всегда требовалось много. А она…. — Бабушка всхлипнула. — Твоя мать после родов не могла быть с мужчиной. Вообще. Роды очень тяжелые были. То ли повредили там чего, то ли врачи что не так сделали… Ей бы время дать, чтоб оклематься, да… не утерпел твой отец.
— Отец изнасиловал маму? — прямо спросила я.
Бабушка вздохнула.
— Тая, ну ты… ты же понимаешь, что в отношениях мужчины и женщины есть тонкая грань, которую нельзя переходить. Я не оправдываю твоего отца, но они, мужчины, устроены по другому… Они не всегда могут остановиться… вовремя.
Я иронично посмотрела на бабушку. Ну да, вовремя остановиться…. А на мой день рождение, он, получается, опять не остановился…
Я после этого ещё долго ненавидела отца, обвиняя его в уничтожении нашей семьи. Что с ним случилось в день гибели матери — нам так и не сказали, лишь какой- то отцов друг, судя по всему богач, перевёл на дедушкин счет крупную сумму денег — на воспитание Таи, то есть на меня — и с этим всё. Ни тела, ни могилы.
Из всей семьи осталась только я. Испуганная, сбитая с толку, непонимающая, что произошло, маленькая десятилетняя девочка…
Я… я не помню, как жила первые годы без родителей. Бабушка и дедушка делали всё возможное, но… это было не то. Я стала ненавидеть отца, винить мать, и дерзить всем, кто окружал меня на тот момент… оценки съехали ниже некуда и к нам уже пару раз приходили проверяющие из службы опеки.
А через пару лет у меня началось ЭТО.
И вот тогда я вспомнила последние слова мамы о «дурной крови»: что — то звало меня, нагоняло тоску, требовало…. Выхода.
Поначалу я даже не понимала, что происходит… но чем старше я становилась, тем сильнее делалось это чувство, усиливаясь ещё и жаждой…мужского тела.
Мне было шестнадцать, когда я однажды, выходя с физкультуры, случайно кинула взгляд на снимающих футболки одиннадцатиклассников. Меня тогда словно током ударило. Я почувствовала ноющую боль внизу живота и мне захотелось… захотелось…
Что шестнадцати летная девочка, живущая под неусыпным надзором бабушки и дедушки — особенно бабушки — могла знать о том, что ей «захотелось».
Только где — то через полгода, а то и больше — как раз на весенних каникулах — подружка, такая же пайдевочка как и я, только немного боевее из за наличия старшего брата, показала мне какую — то видеокассету этого самого брата.
— Что это? — поинтересовалась я у Каринки.
— У Арсена утащила, — заговорчески подмигнула подружка. — Ох, недаром братец её в своем шкафу прячет, прямо за свитерами.
Я выгнула бровь.
— Ты что, лазаешь по его вещам?
— А что такого, — возмутилась подружка. — Он всё — равно шкафом не пользуется, раз в Москву учиться уехал. А мне вещи куда — то складывать надо. Даже мама разрешила.
Я так поняла, что тетя Эмма разрешила сложить куда то вещи Арсена… А Каринка под шумок нашла у брата компромат.
— Что там? — поинтересовалась я.
— Хочешь, вместе посмотрим? — предложила подружка. — Мои завтра на юбилей к дяде едут, весь вечер никого дома не будет.
Тем же вечером, собравшись дома у Карины, мы включили видеокассету… Фильм, понятное дело, оказался только для взрослых. Карина морщилась, отводила глаза… А я впервые поняла, чего мне хотелось тогда на физкультуре. Это было желание. Мощное желание секса.
Домой тем вечером я пришла очень поздно
