благополучно хоронить вместе с ней, если военные будут на сто процентов уверены, что в этом здании находится ещё кто-то кроме них.
Перед Филиппом висела табличка с запасным выходом и сама дверь, ведущая на улицу, но цепляясь за каждое сказанное военным слово и проживая каждый выдуманный альтернативный сценарий, он постепенно отдалялся в сторону укрытого тенью угла, сомневаясь в правильности своего некогда принятого решения. Вот он, шанс вернуть его девушку назад, к нему, и покинуть страшный дым вдвоём, только если в этот раз, вместо бегства и возможности дать сдачи, парень просто-напросто останется в стороне, чтобы после незаметно проследовать за военными к их автомобилю.
Тьма снова заглотила помутившейся и хорошенько расшатанный после всего произошедшего разум маленького, оставшегося наедине с самим собой мальчика. И если голова ощущала прилив вновь вернувшихся неприятных мыслей с отвращением и постепенно увеличивающейся громкостью шума, то вот тело вело себя неестественно и в каком-то смысле даже являлось телом абсолютно незнакомого, чужого человека, чьи слова и действия не поддавались объяснению. Их просто было не узнать, в них невозможно было разглядеть свои родные осколки души и, казалось бы, доведённое до автоматизма поведение. Что-то некогда знакомое навсегда утеряно в засыпанных снегом руинах.
Филипп лежал на пропитавшейся холодом земле за территорией торгового центра, где-то в абсолютно пустом пространстве. Нарастающая жгучая боль внутри постепенно замерзающего тела вместе с непрекращающейся дрожью полностью завладели подростком, готовясь медленно, сантиметр за сантиметром разрушать его хрупкий разум. Маленькая холодная слезинка, выкатившаяся из блестящего глаза, обжигала щёку, по которой скатывалась к ещё тёплой шее, отражая чёрные-чёрные ветви маленьких деревьев. Снова один, думал парень, и снова брошенный в нигде.
Героическая кровавая победа была предана забвению из-за растущих с большой скоростью страхов внутри маленькой головы, после осознания которых такие чувства заживо поедали появляющиеся даже на миг, словно лучи солнца, надежды на более-менее положительный исход. И кроме как сразиться с виновником всех случившихся с ним бед у подавленного и разбитого Филиппа ничего не осталось.
– Ну, сукин ты сын, вылезай! – молодой человек вновь зажёг яростный боевой огонь в своих глазах, и, дотянувшись до ближайшей большой сухой палки, уверенно встал на ноги, направив своё оружие вперёд.
– Это ты со мной говоришь? Со мной? – ответил похожий на Филиппа голос, – со мной?
– Ну, конечно с тобой, ублюдок! – ответа парень ждать не стал, а поэтому совершенно не колеблясь, пару раз взмахнул палкой вверх, вспоминая своё прошлое убийство с теми же движениями, – ну, давай!
Неизвестный, размытый почти что до полного исчезновения человек перед оцепеневшем Филиппом показал свою яркую ухмылку, пытаясь вытянуть из парня напротив ещё парочку нелепых движений.
– Всё не так, как ты себе это представляешь! Слышишь?
– Нет, это неправда! – и снова следующий за словом очередной взмах палкой, попытка задеть оппонента и хотя бы сбить его с ног, – что было, что мы сделали, и что получили!
С каждым ответом появившегося из неоткуда размытого человека, гнев, кипящий внутри испуганного подростка, предпринимал всё разные и разные попытки по своему высвобождению наружу, но вот только, каждая попытка оканчивалась маленьким поражением.
– И чего ты хочешь этим добиться? Это ты предпринимаешь, как попытку всё изменить? – на секунду показалось, что человек напротив остановился от своих постоянных хитрых увиливаний и задал интересующий даже его вопрос, – что скажешь?
– Хочешь что-то предложить? – палка опущена к земле, а Филипп с озадаченным видом присел на снег отдышаться.
– Вернуть Лизу получится лишь в том случае, если ты примешь некоторые, так тебя пугающие, факты…
Филипп поднял голову и увидел стоящее перед собой целое зеркало, чуть закопанное в землю. На нём не было ни пылинки, что удивительно.
– Она тебе дорога? – спросило отражение, – Лиза. Она тебе дорога?
– Да… – неуверенно ответил Филипп, прошептав свой ответ.
– А хочешь ли ты её вернуть?
Какое-то время парень молчал, то ли не зная, что ответить, то ли боясь своего ответа.
– А хочешь ли ты её вернуть, а? – повторило отражение, – увидеть её вновь?
Но, и в этот раз Филипп ничего не ответил, лишь закрывая лицо руками.
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
Дождь. Сырость. Пар изо рта. Всё это радовало стоящего у входа в метро одинокого парня. Даже не смотря на возмущения мимо проходящий людей, заставить его накинуть в моросящий дождь капюшон, было невозможно.
Парень специально трогал растянутые рукава своей большой кофты, выглядывающие из-под куртки, или поправлял идеально лежащий в ухе наушник, просто потому что благодаря таким простым действиям он оставался прикованным к этой земле и чувствовал себя приземлённым как остальные. Помогали этому и изредка стучащие капли дождя по блестящим белым мраморным ступеням. Они гремели словно колокола, перебивающие музыку, мешая полностью отключить сознание и погрузиться в собственные мысли.
Одно мгновение и вот Филипп уже мчится в вагоне метро через весь серый город, наблюдая за пробегающими за стеклом яркими голубыми огнями. Но, кое-кто смог оторвать его от фонарей и вывести из гипноза, прикоснувшись к его руке.
Маленький белый котёнок, выглядывающий из расстёгнутой куртки рядом сидящего пассажира, пытался дотянуться своей лапкой до болтающегося провода наушников, пробудив Филиппа. Спустя какое-то время молодой человек и котёнок встретились взглядами, разглядев, друг в друге полностью промокших бедолаг, севших в этот вагон не по своей воле.
И назвал Бог свет днём, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.
Мягкий шелест после перелистывания страниц дёргал, будто привязанное на ниточку тело, вызывая на руках и шее приятные мурашки. Парень сидел на полу, под открытым окном, периодически подглядывая на играющую с ветром белую полупрозрачную штору, которая прерывала свою игру для крепких объятий с занятым чтением Филиппом. Он отвлекался на неё, представляя, что его обхватывают чьи-то заботливые тёплые руки.
Квартира была погружена в сон, лишь изредка вслушиваясь в еле-еле доносящиеся из спальни шуршащие страницы старой пыльной книги. Парень сам того не понимая, почёсывал свой нос перед перелистыванием создавая оглушающий звук в пустом и одиноком доме. Тишина казалось ему громче рёва автомобилей, от чего созданные в голове образы после прочтения бесследно размывало неуловимым невидимым шумом.
И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день вторый.
– Это я. Я здесь! – Филипп упал на коврик под входной дверью и, не отпуская ручку, тихо стучал ботинком по бетону, пытаясь привлечь внимание девушки, – пожалуйста, открой дверь…
