Крик её разбился о стены.
- А ты… ты продала… сказала служить. Стараться. Чтобы не попасть в приют. Лучше бы я… но я верила! Тварь, тварь… какая же… знаешь, что он со мной делал? Хотя… конечно, знаешь. Ты все знаешь. А потом я ему надоела, и меня продали дальше… и дальше… пока я снова не оказалась у тебя. «Белая ласточка»
- Белая ласточка, - тихо повторила Эва, и Кэти, странное дело, вздрогнула.
Обернулась.
- Нет. Никого нет. Пусто. Пусто-пусто… ты тварь! Какая же ты тварь… пожалела бедную шлюху… как же… надолго хватило бы твоей жалости, если бы… ты старела. Сама ничего не могла, вот и понадобился кто с руками и без совести. Спасла. Ты мне так и говорила… спасла. Сперва вона, убила, потом спасла… добрая, как же… тебя все ненавидели! Все! Слышишь, ты?!
Покойная лежала. Пятна на коже её разрастались, и очень скоро эта кожа начнет отваливаться слоями. Странно, что прочие не испугались.
- А я буду жить. В твоем доме буду! Понимаешь? И спать на твоей кровати… хотя… - Кэти обошла эту кровать стороной. – Нет, пускай её спалят. Я не такая глупая. Да.
Она опять захихикала.
И Эве подумалось, что эта женщина определенно сошла с ума. Сейчас ли это случилось, раньше ли, но случилось.
Однако, что делать Эве?
Два дня… у неё осталось всего два дня.
Но что она может?
Со скрипом приотворилась дверь и в комнате показались люди. Они были грязны и страшны до того, что Эва отшатнулась, когда один из вошедших оказался рядом.
- Явились? – Кэти мигом перестала хихикать. – Заверните её в простыню. И в одеяло.
- Так… может… того, - человек согнулся. – Матушка… может, мы одеяло-то…
- Делайте, что хотите, но здесь не должно остаться ни простыней, ни одеяла.
Эва закрыла глаза.
Здесь делать было нечего, но… но если вдруг… она представила себе дом. И шагнула на серые ступени, знакомые до каждой выбоины. А потом прошла сквозь дверь.
Теперь двигаться было легче.
Мама…
- Это невыносимо… а если кто узнает?
- Какая разница? – Берти выглядел еще более бледным и худым, чем прежде. А вот отец был молчалив. Он просто стоял, вперившись взглядом в стену. – Главное, чтобы она вернулась, но… мы пытаемся.
- Знаю, сын, - отец заговорил. – Плохо, что сразу не сказали.
- Надеялся…
- Что проклятье подействует и они испугаются? – отец кивнул. – Шанс был, но проблема в том, что они могли испугаться слишком сильно.
- Что?! – матушка схватилась за сердце.
- Она жива. Пока еще. Её дух молчит.
Дух кричал и топал, но…
- Его нет среди мертвых.
Чудесно! Для того, чтобы собственные родители тебя услышали, нужно умереть! Эва раздраженно фыркнула. И вот может… нет, умереть она всегда успеет. И тогда уж расскажет все, а отец… он это место с землей сравняет. Но ведь Эва от этого не оживет!
- Тот твой друг…
- Он пытается выйти на кого-то, но пока не получается. Он здесь чужак. Чарльз вот пытается получить приглашение. Узнал, что точно есть закрытый клуб, для узкого круга, но ничего конкретного. Он намекнул, что готов хорошо заплатить за рекомендации. И почти уверен, что получит их. И приглашение…
- Но тоже нет гарантий, что именно в тот клуб, который нужен.
- Думаешь…
Отец поглядел с печалью.
- Знаю. И в мое время ходили подобные слухи. Да и… не все скрывали свои пристрастия. Правда, после одного весьма печального происшествия Император обратил свой взор на клубы. И те… вынуждены были объявить о закрытии. Хотя полагаю, что это все внешнее, да…
- Отец…
- Я встречаюсь с одним человеком. Он кое-чем обязан. Попытаюсь донести до него, что не стоит ссориться с некромантами.
Это было сказано так, что и у Эвы холодок по спине пошел.
- Господи, - матушка, впрочем, словно и не заметила. – А если уже поздно?! Если моя девочка…
- Она жива. Стало быть, не поздно.
В библиотеку осторожно заглянул лакей.
- Вас… спрашивают, - вот он силу отца чувствовал, но сдерживался, стараясь не выказывать страха. Получалось, правда, не слишком хорошо.
- Это опять твой ужасный знакомый… я слышала, он теперь родня Диксонам? – матушка несколько оживилась. – Ужасно… добрая Пенелопа, должно быть, просто в шоке… у нее были такие планы!
Она осеклась под мрачным взглядом отца.
И встала.
- Извините, мне, кажется, снова дурно… и если вдруг…
- Конечно, матушка. Вызвать целителя?
- Нет, я просто… просто отдохну.
Она ушла. А отец с Бертом переглянулись.
- Твоя матушка – чудесная женщина, - сказал отец мягко. – И любит, что тебя, что сестер. Просто не всегда умеет сказать об этом.
Берт чуть склонил голову.
Любит?
Она… она ведь всегда недовольна! Тем, как Эва ходит. И стоит. И сидит. Тем, что она рисует. Или как играет… у нее всегда не хватало гибкости в пальцах, акварели же отличались излишней мрачностью. Эва громко разговаривает.
И не умеет находить правильные темы.
Она смеется. И улыбается слишком уж простонародно. Правда, как это, матушка не объясняет. Она… она всегда находит что-то… и любит?
Разве, когда любишь, оно вот так?
- Твой друг, - отец тоже поднялся. – Возможно, я могу дать ему рекомендации…
- Ты?
- Некромантия – такая вещь, дорогой, что поневоле обзаводишься самыми разными знакомствам.
- А…
- Я задал вопрос своим знакомым. И они приняли мою беду очень близко к сердцу. Но тот мир весьма сложен, разнообразен и… будь у нас время, мы бы справились.
Но времени нет!
Почти не осталось времени! У нее!
- Ты не пробовал отследить проклятье?
- Пробовал, конечно, - Берт поморщился. – И не только его ставил, но… след оборвался, стоило пересечь реку.
- Что ж… следовало ожидать.
- Следовало?
- Говорю же, тот мир весьма… разнообразен. И в нем хватает своих специалистов. Ну да представь меня своему другу. Он и вправду столь ужасен?
Глава 12 В которой речь идет о дорогих родственниках и глубокой к ним любви
Глава 12 В которой речь идет о дорогих родственниках и глубокой к ним любви
Ужасен!
Настолько ужасен, что Эва застыла от этого вот ужаса. Разве… разве люди могут быть такими вот?! Огромными?! Невообразимо огромными! Жуткими!
С сероватой, будто припыленной, кожей!
С грубыми чертами лица, причем явно нечеловеческого лица! Встреться Эва с ним где-нибудь в гостиной, хотя, конечно, кто пустит подобное в гостиную приличного дома? Но если бы вдруг, она бы обязательно упала в обморок.
Быть может, даже по-настоящему.
А теперь вот…
Она моргнула. И еще раз… да, огромный. И широкий. И… и при том двигается мягко, текуче, будто в теле его чудовищном нет ни костей, ни весу.
И взгляд его…
Взгляд скользнул по кабинету, чтобы… прищурится?
Дрогнули ноздри огромного, слегка приплюснутого носа. А когда Берт открыл было рот, чтобы сказать что-то, наверняка вежливое, человек просто поднял свою лапищу и прогудел:
- Тихо!
И Берт подчинился!
Он никогда… даже отцу. Чтобы вот так и без слов. А тут замер. И… и еще Эва вдруг поняла, что её… видят? Слышат?
- Я здесь! – от радости она подпрыгнула. – Здесь! Здесь!
- Скажи, - голос у чудовища оказался неожиданно приятным. Или это от того, что он и вправду видел Эву? Вот как-то даже симпатичнее стал. Немного. – Твоя сестра, она такая от… мелкая? И лохматая?
Сам он мелкий!
То есть, рост у Эвы – единственное, что можно назвать достоинством, если матушке верить. Он самый удачный. Небольшой. Еще бы изящества… а вот относительно лохматости Эва не виновата, что у нее только один гребень, да и тот с обломанными зубами. И занозистый! Волосы так и цепляет?
- Волос беленький. Светленький, - поправилось чудовище, чуть склонив голову.
- Она…
- Я не чувствую изменений некротического фона, - подал голос отец.
- Само собой, она же ж живая.
- Погоди…
- Так, - чудовище вдруг нахмурилось и уставилось на Эву. Под взглядом его стало неуютно-неуютно. – Вы… идите. Сила ваша мешает.
