Идана почему-то с облегчением отметила, что незнакомец довольно невысок: его изогнувшиеся в лёгкой улыбке губы оказались напротив её глаз. Губы и крупные кольца-серьги в ушах.
Когда-нибудь она, наверное, привыкнет к тому, что мужчины здесь носят серьги.
Тёмные глаза незнакомца, по местному обычаю подведённые чёрным, ловили отблески свечей, и это почему-то делало его чуждым, зловещим, словно мужчина был частью этого храма, а не человеком из плоти и крови, таким же посетителем, как она сама.
— Простите, что прервала вашу молитву, — шёпотом извинилась Ида, пытаясь взять себя в руки, и от волнения перепутала пару слов.
Незнакомец пугал, и ей это не нравилось, потому что было глупо и неуместно. Он не делал ничего плохого и был настроен вполне дружелюбно. Она что, от всех незнакомых илаатов станет шарахаться?!
— Молитву? — главное мужчина понял, и усмешка его стала шире. — Нет ничего глупее, чем молить о чём-то её.
Голос у него был такой же мягкий и плавный, как и движения. Бархатистый, негромкий, обволакивающий… Незнакомец не шептал, но голос словно послушно льнул к хозяину и не раскатывался под сводами храма гулким эхом.
— Почему? — Ида так удивилась, что незнакомец вдруг утратил в её глазах изрядную часть своей пугающей ауры. Ну мужчина, ну странно одетый, и что? Нет, что-то было в его облике, что казалось неправильным и неуместным, но она не могла поймать это ощущение, больше заинтересованная словами. — Это ведь Любовь, разве нет? Ваша верховная богиня, несущая высшее счастье, воплощение радости и мира… — Чем больше она повторяла то, что успела узнать из книг о верованиях илаатов, тем более насмешливой делалась улыбка незнакомца и тем менее уверенно звучал её голос.
— Ρадости? Мира? Счастья? — он как будто пробовал слова на вкус, и тот ему нравился. А вот та, о ком они были сказаны, кажется, не очень. — В этом мире нет ничего более безжалостного, равнодушного и жестокого, чем она, — он небрежно кивнул на статую. — Единственная милость, на которую она способна, это избавить от своего внимания и подарить забвение. Но это последнее, что мне сейчас нужно.
— А почему вы тогда сидите именно здесь? — полюбопытствовала Ида.
— Здесь хорошо думается, — отозвался он. — Здесь тихо и никого нет. Обычно, — с улыбкой в уголках губ он глянул в сторону входа, но тут же снова вернул внимание девушке. — Откуда и зачем здесь оказалась такая шайлие?
— Что это значит? — подозрительно нахмурилась Идана. — Я не очень хорошо знаю язык и…
— Не в этом дело, — он дёрнул уголком губ и пояснил, чётко и старательно выговаривая слова: — Шаяли рие, — и тут Ида уже поняла: «свежий бутон».
А незнакомец вдруг легко, почти неощутимо, мазнул костяшками пальцев по её щеке. В тусклом свете блеснули перстни на длинных пальцах. Движение было настолько быстрым, что Ида не успела отшатнуться. А потом возмущаться стало поздно, мужчина спокойно продолжил, словно ничего не случилось:
— Иногда так называют красивых юных девушек в знак восхищения. Так что вы здесь делаете?
— А, мы… — На щеке от прикосновения остался щекотный след, так что нестерпимо хотелось её потереть, но Идана сдержалась и постаралась взять себя в руки. Хотя незнакомец казался всё более странным. — Мы невесты.
— Чьи? — он вопросительно приподнял брови.
— Пока непонятно, — улыбнулась она, радуясь, что ей тоже удалось немного озадачить собеседника. — Ну, знак мира, вы не знаете?
— Нет, я… Был слишком занят другими делами, — он опять слегка поморщился. — Какого мира?
— Трант и Илаатан подписали множество договоров и среди прочего заключили династические браки. Ну а с каждой принцессой в соседнюю страну отправилось десять девушек, чтобы найти мужей из местных. Наши правители пытаются… договориться в культурных вопросах, — тщательно подбирая слова, пояснила Ида. — Я не уверена, что правильно говорю. Вы понимаете трантский?
— Трантский? Скажи что-нибудь.
— Мы прибыли из Линдера вчера, — ответила Ида на родном.
— Нет. Этого языка я не понимаю, — он качнул головой, чему-то усмехнувшись.
— А что, были сомнения? — не удержалась от улыбки Идана, но тут же поспешила продолжить отвечать на прошлый вопрос: — Мы прилетели вчера, а сюда пришли, чтобы узнать о вашей религии. Нам обещали рассказать, — она глянула туда, где остался стоять пожилой историк, но в сумраке его не было видно.
— Интересно, — тихо, себе под нос проговорил незнакомец. — Послушаем.
И он широко повёл ладонью, предлагая девушке идти первой. Опять блеснули перстни, и Идана отметила, что никаких других украшений на мужчине не было: несколько колец на пальцах и серьги, а на шее и груди — ничего. Усилием воли она заставила себя не смотреть ниже его подбородка и, развернувшись, решительно двинулась через открытое пространство посреди храма.
Мужчина так до сих пор и не назвался и не предложил ей руку, и Ида пока не знала, расстраивает это её или радует.
До выхода, возле которого должен был ждать историк, они не дошли. На полпути навстречу попалась Эрма, которая шла, разглядывая дыру в потолке. Она тоже была одна, местные мужчины явно придерживались мнения, что храм — не место для ухаживаний.
Столкновения, конечно, не произошло, Эрма их заметила, опустила взгляд… и, испуганно вскрикнув, отпрянула, прижимая ладонь к губам.
— Защитник! Какой ужас… — пробормотала она, глядя куда-то на грудь незнакомца.
Ида хотела с иронией заметить, что ничего ужасного в этом нет, обыкновенный мужчина, но сама невольно бросила взгляд туда, куда смотрела Эрма, и сообразила, что впечатлил девушку не полуобнажённый торс сам по себе. Грудь и живот мужчины были иссечены старыми белыми шрамами. Сама Ида в сумраке не обратила на них внимания, да и изо всех сил старалась не таращиться на незнакомца, как оказалось — успешно.
Но Идана не впечатлилась и теперь: не столь уж безобразно всё это выглядело, все шрамы старые и отлично зажившие, подумаешь, белые пятна на коже! Мало ли кому как не повезло в жизни и что с кем произошло, она и сама тоже — с изъяном.
Правда, через мгновение Ида сообразила, что это не могло быть результатом случайного ранения: слишком ровные и аккуратные шрамы образовывали отчётливый геометрический орнамент, рассмотреть который в деталях мешала одежда.
— Эрма, — укорила Идана. — Это неприлично.
— Я… Да, простите! — смущённо пробормотала та. — Но это… ужасно! И, наверное, было ужасно больно. Простите, я не хотела вас оскорбить, просто…
— Это? — с лёгкой улыбкой уточнил незнакомец. — Нет, это было уже не больно. Самое сложное — начать, а начало не там.
И, поясняя странные слова, он повёл себя еще более странно: скинул кутру с одного плеча, перебросил её и волосы на грудь и повернулся к ним спиной, позволяя разглядеть… рисунок.
Это определённо был рисунок, и девушки уставились на шрамы, изображавшие сражение кобры и мангуста в траве. Шрамы были разные — тонкие и длинные, явно от порезов, сплошные и бугристые, отмечавшие змеиную шкуру, — то ли от кислоты, то ли от ожогов.
Эрма пробормотала первую строчку молитвы к Защитнику, а Идана отстранённо подумала, что в этом есть какая-то странная, пугающая красота. То есть это безумно, противоестественно, но… всё равно по — своему красиво. Если не задумываться о том, где и как оно нарисовано.
— Боль — это самое простое, что есть в жизни человека, — спокойно продолжил незнакомец, таким же слитным и изящным движением возвращая кутру обратно и пряча исчерченную спину. — Она прекрасна тем, что к ней легко привыкнуть. А ещё она ведёт за собой страхи, и если перестать её бояться, остальные страхи уходят сами собой. Жизнь длинная, шайлие, ты еще узнаешь боль и научишься с ней жить. Или умрёшь. Это неизбежно.
— Маран! — окрик советника и помощника принца прозвучал резко и звонко, как щелчок хлыста. В следующее мгновение Кутум оказался рядом с бледной Эрмой, обхватил её за плечи. Та вздрогнула, всхлипнула и, развернувшись, нервно вцепилась в мужчину, а тот продолжил: — Прекрати это! Зачем ты их запугиваешь?
