Но это вовсе не так. Не встречал женщины чудаковатее и… загадочнее.
Она вдруг вздрагивает, отчего думы ненадолго оставляют меня. Дыхание ее становится тяжелым, брови сдвигаются на переносице, но глаза по-прежнему плотно закрыты. Не выдерживаю — пододвигаюсь ближе и беру ее за руку, глупо надеясь, что это поможет ей вырваться из кошмара.
Но, к моему удивлению, это срабатывает. Наари успокаивается, я чувствую, как расслабляется ее кисть, а пальцы, напротив, крепче сжимают мою ладонь. Странное волнение охватывает против воли, лицо и уши начинают гореть. От макушки до самых кончиков пальцев ног пробегает волна мягкого и тягучего тепла, и я понимаю, что не просто не могу, а не хочу отпускать ее руку. Это откровение приходит извне, вопреки моим попыткам сопротивляться теплому, нежному чувству, приходит неожиданно и застает врасплох.
Глубоко вздохнув, достаю второй рукой из кармана брюк телефон и, слыша, как сильно, толчками бьется мое сердце, печатаю Валери сообщение, при этом упорно подавляя в себе некое невольное чувство.
«Не теряй. Остаюсь на ночь».
Глава 17. Необыкновенная
В палате никого нет, кроме него и молодой женщины с короткими пепельными волосами. Она спит, видя не очень приятные сны; грудь ее нервно вздымается. Он приоткрывает дверь, выглядывает, удостоверяясь, что поблизости нет врачей, плотно закрывает и подходит к койке.
Болезненный цвет ее лица словно бы кричит, что ей пришлось пережить за эти дни. Но внутри него нет ни капли жалости. Поправив черную кепку, он достает из кармана склянку и не спеша вливает ее содержимое в капельный резервуар.
Женщина просыпается, будто почувствовав чье-то присутствие. Взгляд замылен, она плохо видит его лицо, но зато замечает знакомую серую толстовку. Тянется, касается пальцами краешка... С сухих губ срывается шепот:
— Ты еще не ушел?.. Иди домой, любимый. Тебе нужно отдохнуть...
Он молчит, только кивает. Берет ее руку и кладет ей на живот. Сон забирает ее вновь, так же незаметно, как и в последние два дня. Убедившись, что препарат поступает в вену, он быстро, не оборачиваясь, выходит из палаты, оставляя ее одну против кошмарных сновидений.
***
Джон
Обычно мне ничего не снится. Во время службы меня терзали лишь кошмары, но сейчас, будучи полицейским и вообще умудряясь когда-то дремать, я редко вижу даже плохие сны.
Но этой ночью все изменилось. Мне снится удивительный сон. Я стою посреди широкого посевного поля, впереди раскинулось поселение: деревянные дома и каменные здания со шпилями. И я знаю наверняка, что это сон, вовсе не реальность, ведь красота этого места поражает воображение и захватывает дух. Аж мурашки бегут по спине, и я чувствую их так явственно, будто в самом деле нахожусь здесь... Собственно, даже не зная где.
За широкой рекой возвышаются над всем живым и неживым горы; склоны устланы травой, толстыми коврами из полевых цветов. С вершин берут начало серебристые воды и ниспадают по камням тонкими искрящимися ниточками. По небу — такому широкому, просторному — безмятежно плывут облака, касаясь верхушек гор. Птицы с легкостью достают до них, целая стая теряется в белоснежном покрове.
— Красиво, не так ли?..
Тихий голос Наари отвлекает меня от любования этой живописной картиной. Я не заметил ее раньше — кажется, она появилась в моем сне совсем недавно, однако сейчас стоит рядом и сжимает мою ладонь. Очень крепко.
— Не отпускай... — шепчет она, и я перевожу взгляд с наших переплетенных пальцев на ее спокойное лицо. — Иначе сразу проснешься. А я еще не все показала тебе.
— О чем ты говоришь?
— Я же обещала показать... Помнишь? — в ее взгляде чувствуется какой-то надлом, отчаяние. Словно ей тяжело находиться здесь. Не потому ли она почти не смотрит по сторонам, в основном только на меня?.. — Это мой мир, Джон. Планета Норфия, хранившая в себе когда-то красоту лета, свежесть морей и целебную энергию.
Ее слова медленно, очень медленно доходят до сознания. И дело вовсе не в том, что я сплю и туго соображаю, а в том, что я не могу поверить в то, что она говорит.
Я не забыл, что она чудесным образом исцелила меня, избавила от шрама, спасла Мэй с помощью того, что не поддается объяснению... Но невзирая на все это, мне до сих пор сложно поверить в ее исключительность.
— Это моя родная деревня, — она кивает в сторону поселения, которое назвать деревней просто язык не поворачивается. Не так я себе крестьянские селения представлял... — По крайней мере, такой я ее помню до войны.
— И в твоем мире царят распри и войны? — спрашиваю, не сводя с девушки глаз. Глупо, должно быть... Но это место выглядит таким волшебным и особенным — кажется, что его ничто не способно омрачить.
— В любом мире живет алчность и жестокость. Просто где-то ее много, где-то меньше... Мы были вынуждены ввязаться в войну, чтобы бороться за свой дом и защищать близких от захватчиков. Посмотри, — Наари окидывает тоскливым взором все вокруг, — таким он был раньше. Спокойным, удивительным... Посмотри и запомни. Ведь есть и обратная сторона — то, что осталось после разрушений.
Она вдруг утягивает меня за собой, устремляется вдоль поля. Я стараюсь поспевать за ней, не отпуская ее руки, и вскоре замечаю, как мир тускнеет, теряет свои насыщенные краски. Он становится мрачным, как и тучи, расстелившиеся над головой: деревья без листвы, одни обугленные ветви, нет никакой растительности — ни травы, ни цветов, в небе мерцают молнии — но не те, что привычны глазу, а огненные, тонкими нитями разрезающие черноту.
Мы останавливаемся на краю обрыва. К этому моменту вся красота исчезла без следа. Мир Наари объят огнем и смертью. Слышен рев пламени и завывания ветра, болезненные стоны, от которых кровь стынет в жилах, и крики людей — они где-то внизу, под мрачным покровом. Запах крови. Я чувствую его, будто меня и это место не разделяет полоса междумирья. Страшное зрелище, от которого безумно хочется избавиться. Хочу отвернуться, зажмуриться, но не могу. Считаю себя не вправе избегать представшего передо мной мира.
— Так теперь выглядит Норфия, — шепчет Наари, смотря на темное небо. — Она умирает. И следом за собой тянет все живое.
— Что здесь случилось? — осознанно пододвигаюсь к девушке, желая, чтобы она почувствовала незримую поддержку. — Почему все так изменилось?
К моему удивлению, Наари пожимает плечами.
— Не знаю, что именно привело к точке невозврата. Все началось с огненных дождей, обрушившихся на нас шесть лет назад. Погибло невероятное множество людей и зверей... Раскаленная лава укрыла многие земли, нетронутых осталось очень мало. Из-за них между кланами уже долгое время идет борьба. Мы тоже воюем. Мой отец воевал и отдал на одной из битв свою жизнь, — голос девушки становится слабее, но она сохраняет невозмутимое выражение лица. — Тогда мой народ остался без лидера, я стала вождем, повела людей за собой, дав обещание защищать их во что бы то ни стало, даря им веру в светлое будущее. А сейчас они вновь остались без защиты... Поэтому я и боюсь опоздать. Боюсь, что, если вернусь, застану лишь смерть.
— Что значит "если"? — от собственного вопроса все холодеет внутри. Меж лопаток дерет мороз, да так сильно, что я уже начинаю сомневаться — действительно ли это сон или все в один момент стало явью.
С какой-то невообразимой, непонятной для меня грустью девушка опускает глаза и мгновение молчит, то сильнее сжимая мою ладонь, то ослабляя хватку. Кажется, решившись, она глубоко вздыхает, но не спешит взглянуть на меня.
— Ваш мир отличен от моего. В нем нет энергии, нет силы, способной восполнить мой источник. Нет самого главного — магии. Я почти все растратила, всю свою энергию.
— Получается, ты стала... эм-м... обычной?
Это слово до последнего не срывалось с языка. Как ни погляди — а обычной ее не назовешь. Скорее, необыкновенной.
