— На ней самой, — улыбнулась ему Юлька.
Тепло и почти радостно: нравилось, когда он такой. Не деловой, а по-домашнему простой — уже почти совсем родной. Ну, или где-то около этого неуловимого пока ощущения.
— Тогда в душ и одеваться, — скомандовал Кирилл, развернув её и наладив в сторону спальни шлепком по «мягкому месту».
За умение оперативно собраться на любое мероприятие «любого разлива» её уважали все. Начиная с родителей в безоблачном детстве, когда бедного ребёнка вприпрыжку волокли в детский сад за три квартала от дома. Через полчаса чистая, одетая Юлька обувалась в прихожей, инспектируя в зеркале загримированный фингал.
И попутно с содроганием фиксировала приближение Ирмы Генриховны. В руках старушки пугающе коробился длинный свиток. Напоминание о том, что выезжать из дому и жечь бензин бестолку чистое разорение. Русская женщина, никогда не забывавшая, что она немка — Ирма Генриховна могла простить даже убийство человека. Во всяком случае, найти ему оправдания. Оправдывать же мотовство не умела и не желала этому учиться. Наличие капиталов, с её точки зрения, не повод для барства
— Юлечка, — деловито изрекла старушка. — Вот список покупок. И не берите овощи в супермаркете. Только на рынке! — скомандовала она таким тоном, что Юлька чуть не брякнула «яволь». — Мясо тоже можно там купить. Но, если не поленитесь, доберитесь до мясной лавки. Вы же всё равно едете на прогулку?
С учётом месторасположения рынка — на который намекала рачительная немка — надуманная поездка за ненужными шмотками удручала всё больше. Превращалась из прогулки в каторжный этап времён отсутствия железных дорог. Ибо рынок торчал всё в том же историческом центре Иркутска. Куда любой выезд в выходные превращалась в божье наказание. Что они с Кириллом пытались предотвратить всеми силами.
Как сама Ирма Генриховна с завидным упорством предотвращала закупку овощей «про запас» на неделю вперёд. Лишь это в полной мере и оправдывало содержание в доме штатной единицы шофёра — Кириллу по большей части и самому нравилось крутить баранку. За редким исключением.
Увидав на крыльце Юльку со списком в руке, он возвёл очи горе и открыл дверцу машины:
— Не могла улизнуть незаметно?
— Потеряла бдительность, — проворчала Юлька в захлопнувшуюся дверь. — Если такой умный, присобачь к нашему окну пожарную лестницу. На всякий пожарный.
То ли он прочитал по губам, обходя машину, то ли догадался, но с ответом попал в точку:
— Пожарная лестница рядом с окном бесполезна. Только дом изуродует. А фрау Ирма поймает и под лестницей.
— Слушай, — вспомнила Юлька, — она же собиралась с Алексеем в какой-то вояж за предметами «посевной». Даже земли грозилась купить какой-то козырной. На которой в теплице растут помидоры с арбуз. Почему бы им с Лёшкой не погулять подольше? К примеру, завернуть на рынок.
— Хотелось бы, — тоном хоронящего призрачную мечту человека прогундел Кирилл. — Но не выйдет.
— Обидится, — вынуждена была согласилась Юлька.
Ирма Генриховна считала, что общий труд на благо семьи объединяет. В связи с чем то и дело норовила затянуть в кои-то веки появившуюся молодую хозяйку в круг своих забот. Что странно теперь, когда старушка усомнилась в дальнейших перспективах «молодых» сохранить эту самую семью.
Из посёлка на Байкальский тракт выехали в полном молчании. Юльке просто не хотелось говорить, дабы не свернуть всё на ту же доставшую тему её глюков. Кирилл же свято чтил право близких на молчание.
В этом они с Даянчиком на диво солидарны. И чего уж греха таить: сей редкой привычкой вызывали у неё подлинное восхищение. Не просто разрешением на молчание в любой момент, когда тебе приспичит. Принципиальным подходом к свободе личности. Хочет она молчать, просит душа — вот и будет молчать. Пока ей в этом благословенном состоянии тепло и спокойно.
Правда, при схожести подхода, Кирилл и Даян по-разному действовали на нервы, пока Юлькино молчанка себя не исчерпает.
Первый терпеливо ждал… Нет, ЖДАЛ! Старался, как бы невзначай, почаще попадаться на глаза, напоминая: я здесь, я жду. Пытал взглядом: ещё не всё? Не пора бросить маяться дурью и направить жизнь в привычное русло полноценного общения? Он терпеть не мог всего, ему неподконтрольного. Если женщина о чём-то молчит, значит, думает. И мало ли, до чего додумается?
Даян же просто фиксировал факт её самопогружения. После чего преспокойно занимался своими делами. Дескать, женщина должна иметь своё личное ментальное пространство. Своеобразные уголки, куда можно забиться и отсидеться — их отсутствие обходится дороже. Когда устанет, сама придёт и ознакомит тебя: как ты неправ и во сколько тебе это обойдётся.
В ненапряжном для Юльки безмолвии промахнули Байкальский тракт. Тишину успешно разбавляла какая-то китайская певичка — одно из странноватых предпочтений Кирилла, которые она предпочитала не обсуждать. Так въехали в Иркутск и докатились до центра. Остановились на перекрёстке перед страшно неудобной центральной улицей Карла Маркса, которую сама Юлька старалась объезжать стороной.
— Классно звучит: Прешпектная, — вдруг пришло ей в голову. — Жаль, что обратно не переименовали. Карл Маркс, конечно, был крутым социологом и экономистом. Нынешние высоколобые до сих пор его чтут.
— Энгельс был гораздо талантливей и толковей, — безапелляционно возразил Кирилл, следя за светофором, как спортсмен за стартовым пистолетом. — А что касается переименования, думаю, это неудачная идея. Вот ты у нас дама образованная, — иронично заметил он, тронувшись на зелёный. — И то еле выговариваешь столь заковыристое словцо. Которое и прежде практически не использовали. Вместо Большая Прешпектная говорили просто и понятно: Большая.
Рулить по Карла Маркса Юлька не любила, а вот гулять очень даже, переходя с неё на Набережную и обратно. Бродить и представлять, как сто, двести, триста лет назад тут ходили другие люди. Абсолютно другие — будто инопланетяне. Вернись они сюда в наши дни, не поверили бы глазам. Не признали бы родной город. Да и современную речь понимали бы с пятое на десятое.
Иногда ей страшно хотелось заглянуть в прошлое хотя бы одним глазком. Юльке верилось, что лично она вписалась бы в ту жизнь. Ей бы понравилось мести подолом улицы, вентилироваться веерами и ездить в экипажах. Во всяком случае, казалось, что всё так и есть.
До тех пор, пока подлое воображение не рисовало какой-нибудь кувшин с тазиком для умывания. Или сортир для благородных дам: изысканно украшенный, но в недрах скрывающий всё те же дырки в полу. К подобным довескам её романтизм был не готов, низвергаясь с небес на землю подбитой птицей.
— Красивый дом, — задумчиво любовалась она сотни раз виденным зданием «Бренд холла», пока Кирилл парковался. — Слушай, а чей он был? До революции.
— Купца Жбанова. Но он здесь, кажется, не жил. На первом этаже, как и сейчас, торговали. А на втором заседали чиновники. Ну, выходим? Или передумала?
Вообще-то Юлька передумала ещё во дворе дома. Когда мысленно молилась, чтобы машина внезапно сломалась. Или отъезжающие в стороны ворота заело. Или на их довольно узкой улице — где впритык разъезжались две легковушки — застрял бы какой-нибудь мусоровоз. Или мерзкие соседские бульдоги устроили прямо напротив ворот собачью свадьбу. Или… что угодно!
Но раз уж тогда не хватило духу осадить Кирилла, сейчас и вовсе грешно кочевряжиться. Он был рад их прогулке — пускай даже за покупками. А красть у человека и без того редкие радости просто грех — со вздохом напомнила себе Юлька.
Он так светло ей улыбался, помогая выбраться из машины. Взял за руку, завёл в «Бренд холл» с видом гордой мамаши, притащившей свою сопливую красотку на кастинг рекламы. Вот и пришлось изобразить крайне заинтересованную приобретательницу жутко нужных вещей.
Влачить себя промеж сияющих витрин бодрой походкой энергичной женщины. Кириллу оно тоже было тошней, чем влачиться где-нибудь в библейской пустыне — знала Юлька. Он терпеть не мог шопинг: даже максимально оперативный, даже по делу. И потому, состроив заботливую мордаху, она предложила:
