Дикий, неуместный соблазн.
Он остановился, только когда пальцы замерли в опасной близи от ее кожи, будто из тумана вынырнул, недоумевая, что происходит. Сжал кулак и отступил, а потом и вовсе вышел из шатра на улицу.
Веселье было в разгаре: песни, пляски, хмельные голоса и смех. Те, кому выпал жребий нести дежурство, хмуро прохаживались меж шатров, следя за порядком, а остальные гуляли, предвкушая скорое возвращение домой.
Хасс стоял своего шатра и, запрокинув голову, смотрел на черный небосвод, надеясь увидеть какой-нибудь знак, но звезды были все так же спокойны как раньше и не хотели с ним говорить. Тогда он бесшумной тенью скользнул в ближайший проход и быстрым шагом пошел прочь. Не к центру, не к большим кострам, где было его место, наравне с остальными кхассерами, а к пустырю за лагерем.
Ему нужно было вернуть себе способность трезво думать, и лучшего способа, чем долгая изнурительная тренировка он не знал. Когда силы на пределе, мышцы гудят, а инстинкты обострены до предела, все бесполезные мысли уходят. Сейчас именно в этом он нуждался больше всего.
Глава 11
Услышать голос Хасса с утра — не самое большое удовольствие, но зато как бодрит! Сон мигом слетел. Ким скатилась со своего места и вытянулась по струнке, ошалело пытаясь сообразить, где находится.
В шатре. У кхассера. Который стоял так близко, что протяни руку и прикоснешься. Вот только касаться его — последнее, чего хотелось в этой жизни.
— Барахло свое снимай.
Все-таки не удержалась. Вскинула на него изумленный взгляд:
— Как же…
— Вот это наденешь, — он кивнул на одежду, стопкой сложенную на лавке, — а рванину твою сжечь надо.
Ким невольно поправила разорванный ворот, сползавший на полплеча, и кивнула. Спорить все равно бесполезно.
— Помойся. От тебя воняет, — кхассер указал на второй полог в глубине шатра.
Его холодные слова неожиданно задели и обидели. Ким покраснела и, подхватив одежду, бросилась в крохотный закуток, отгороженный от остальной части шатра. Здесь было тесно: низкая лавка для вещей, чан, наполненный парящей водой, да ведро с ковшом на подставке.
Но не успела она опустить полог, как Хасс зашел следом, напугав ее своим внезапным появлением. В два прыжка Ким очутилась за чаном, хотя вряд ли такая защита могла спасти ее от андерита.
— Руки покажи, — ровно сказал он, сделав вид, что не заметил ее попыток спрятаться.
Руки! Она спросонья совсем о своих изувеченных ладонях. Уставилась на пожелтевшие тряпки и пропустила тот момент, когда Хасс оказался рядом.
— Живо! — не дожидаясь, пока она справится с бинтами, кинт сам их снял, и придирчиво рассмотрел ее кисти, поворачивая их то так, то эдак.
— Уже лучше.
Ладони действительно выглядели лучше. Краснота прошла, мелкие царапины затянулись, пузыри, надувшиеся вчера так угрожающе, опустились.
— К котлам сегодня не подходи, поняла?
— От меня это не зависит, — буркнула Ким, рассматривая свои руки, — куда отправят, то и буду делать. Я ж рабыня.
Кхассер только хмыкнул в ответ на ее слова. Порой бродяжка была забавной. Чего-то топорщилась, огрызалась. Наверное, надо было ее поставить на место, скрутить, чтобы пикнуть не смела, но почему-то не хотелось этого делать. Интереснее было наблюдать за ней…
От этих мыслей усмешка погасла сама собой. Что-то не так с этой девчонкой, неправильно. Она что-то делала с ним, заставляя вести себя иначе, думать иначе, занимала то место в голове, которое для нее не предназначалось.
— У тебя десять минут. Потом пеняй на себя, — холодно обронил Хасс, отталкивая от себя худенькие руки. Больше не глядя в ее сторону, он вернулся в шатер, на ходу задергивая за собой тонкий полог. Злился, и снова не понимал на кого больше. На себя, или на нее.
Прекрасно понимая, что кхассер так просто слов на ветер не бросал, и никто не помешает ему выполнить свои угрозы, Ким тут же начала раздеваться, а потом проворно забралась в чан с водой. Горячо! Окунувшись с головой, она схватила кусок темного вонючего мыла и начала себя тереть. Быстро, зло, стараясь не пропустить ни кусочка кожи.
— Ты там заснула, бродяжка?
Голос раздался откуда-то из далека, из другого конца шатра.
— Меня зовут Ким, — прошипела она себе под нос, а вслух произнесла: — уже почти.
— Не вынуждай меня выводить тебя силой.
Она еще раз облилась чистой водой и выскочила из чана. С трудом натянула на сырое тело чистую одежду, и только успела как следует отжать волосы, как появился ее похититель. Янтарный взгляд скользнул от сырой макушки, до поджатых маленьких пальчиков на ногах, а потом перескочил на разношенные сандалии, которые ей выдала Орлада взамен зимних сапог.
Сандалии, пережившие не одну смену рабских ног, выглядели отвратно. Кожаные ремешки растянулись, подошва местами была стоптана почти до дыр. Да и размер был больше того, что носила Ким.
— Жди меня здесь! — процедил сквозь зубы Хасс и ушел, оставив ее в полном замешательстве.
Здесь это где? На лавке возле чана? Или можно вернуться обратно в шатер?
Немного потоптавшись на месте, Ким все-таки прошла к своему сундуку, села на край и без особого интереса осмотрелась. Ничего нового не появилось, разве что на столе остался один кривой нож, а перевязь с оружием пропала. На подносе стоял кувшин с водой и тарелка с темными лепешками.
В животе уныло заурчало. Вчерашняя баланда провалилась, и сосущее чувство голода медленно набирало обороты. Интересно, если она утащит одну маленькую лепешечку, кхассер заметит это? Рассердится и накажет?
Проверять благосклонность Хасса на своей шкуре не хотелось, поэтому Ким тяжело сглотнула и отвернулась от стола, тут же зацепившись взглядом за идеально заправленную постель. Тут же начало калить щеки, и даже уши запекло, а смятение становилось все сильнее, потому что мысли в голове крутились странные, непонятные, тревожные.
Кхассер вернулся быстро. Вошел в шатер уверенным пружинистым шагом и сунул ей в руки новые сандалии:
— Надевай.
Мягкая обувь пришлась в пору. Ремешки плотно обхватывали тонкие щиколотки и поднимались вверх по икрам почти до самого колена, а маленькие аккуратные пальчики оставались открытыми и притягивали к себе мужской взгляд.
Хасс смотрел на них, не отрываясь. В очередной раз жгучая волна поднималась где-то на задворках, разрасталась, угрожающе набирала силу, грозя снести все на своем пути.
Он недовольно оскалился и поднял взгляд на ее лицо, как раз в тот момент, когда Ким украдкой поглядывала на хлеб.
— Ты голодная?
— Нет, — она тут же отвернулась.
Глупая бродяжка пыталась соврать, в то время как урчание ее живота говорило об обратном.
— Иди, ешь. — Хасс сокрушенно покачал головой, — Притащил еще, на свою голову.
— Так отпусти, — зеленые глазищи посмотрели на него равнодушно, без особой надежды, — Я уйду, и ты больше никогда обо мне не услышишь. Обещаю.
— Иди. Ешь, — повторил с нажимом, — не испытывай мое терпение.
Ким молча прошла к столу и взяла с тарелки самую большую лепешку. Кхассер наблюдал за тем, как она ест, пытаясь не торопиться несмотря на то, что очень голодна. Как откусывает небольшие кусочки и запивает свежей водой. Как блестят влажные губы.
Наткнувшись на его пристальный взгляд, Ким замерла. С трудом проглотила уже откушенный кусок, а остатки положила обратно.
— Спасибо.
— Почему ты не доедаешь.
— Я больше не хочу.
Ее упрямство бесило. Не хочет есть? Пускай ходит голодная!
— Идем!
Лагерь уже давно проснулся. Голоса, лай собак и ржание вирт смешалось в один сплошной гомон. Кто-то уезжал, кто-то возвращался с дозора, кто-то сновал с неотложными делами. Несмотря на то, что солнце еще только оторвалось от кромки леса, маячившей на горизонте, уже было душно. День обещал быть жарким.
Возле входа в шатер их поджидал угрюмый хвелл. Он стоял, опустив коматую голову и сцепив за спиной сухие натруженные руки.
