Две горничные убирали со стола грязную посуду, складывая её в большие плетеные корзины. В одну – пустую, во вторую – с остатками блюд.
Я знала, что часть этих блюд, тех, что не сможет сохранить до обеда, Марта распределит между слугами и кухарками. Барб тоже делала так. За еду с господского стола шла небольшая негласная борьба между работниками кухни и теми, кто обслуживал господ в замке. Горничные и лакеи частенько норовили постоять за дверью и сгрызть особо вкусный кусочек.
Но за сохранность продуктов и блюд всегда отвечала главная кухарка. Потому и Барб, а теперь и Марта, будут лично проверять все, что вернут на кухню.
Если, например, останется кусок жаркого – его не отдадут слугам, а отправят в подпол и потом нарежут тонкими пластами на вечерний стол в качестве холодной закуски. Но оставались еще иногда и другие вещи, например, плохо обглоданная куриная ножка. Такое тоже должна была распределять кухарка, но замковые слуги частенько хитрили.
Сама я этой едой брезговала. Пусть она и значительно вкуснее, но я лучше попроще что-то съем, чем то, что могло ранее побывать в чужих тарелках. Тем более, что для солдат готовили пищу тоже с мясом, и голодной я не была. А вот брезгливость перебарывать не собиралась.
Кресло во главе стола пустовало – барон уже ушел. А на стуле, сбоку от его места, сидела красивая высокая блондинка и слушала чистенькую пухленькую женщину в одежде служанки, но без привычного чепца. Волосы, припудренные сединой, были собраны в тугой узел. Женщина непрерывно кланялась, не отпуская руку крошечной девочки, молча смотрящей на все это.
Малышке было года три-четыре, не больше, но она смирно стояла и не капризничала. Шерстяное платьишко, белый полотняной воротник и такой же фартучек с бантом сзади. Лица мне было не видно, но льняные кудряшки смотрелись очаровательно. В сжатом кулачке – тряпичная кукла в серой одежке, которую она держала за руку так же, как ее саму нянька.
Я замерла в дверях, не понимая, нужно ли уйти и вернуться позднее, или можно просто подождать очереди.
-- …хорошо кушала и спала сладко, – женщина разговаривала достаточно грамотно, «по-городскому».
-- Молитву учишь с ней? – у баронессы был мягкий бархатистый голос, хотя слова звучали резковато. Заметно было, что дама привыкла командовать.
-- Учим, госпожа баронесса, конечно, а как же! Говорит маленькая госпожа еще не слишком хорошо, но она старается!
Мне показалось, что гувернантка слегка выгораживает свою воспитанницу.
Баронесса еще немного помолчала, разглядывая стоящую перед ней парочку и, наконец, отпустила их величественным:
-- Ступайте!
Больше всего меня удивило то, что она даже не приласкала дочку, не попыталась с ней поговорить. Так директор школы мог поинтересоваться успехами какого-нибудь обалдуя у молоденькой учительницы начальных классов. Но разве мама не должна сама разговаривать с ребенком? Она была как ледяная статуя – красивая и чуть безжизненная.
Гувернантка (или, все же, это была нянька?) подхватила девочку на руки и выскользнула в одну из дверей. Малышка обняла ее за шею и доверчиво положила головку на плечо. А я прошла в трапезную, остановилась напротив дамы и поклонилась, изобразив книксен.
Баронесса была хороша той сочной красотой, которую некоторые женщины приобретают после первых родов. Немного полноватая, но не толстая, скорее, налитая здоровьем и молодостью. Нежная розово-белая кожа, почти такие же, как у дочери, светлые волосы. Правда, не кудрявые, чуть редковатые и убранные на затылке в какой-то небольшой, но интересный чехольчик с вышивкой золотом и отделкой мелким жемчугом. Оттуда на плечи спускались четыре туго скрученных локона немного другого оттенка.
На красивой высокой шее короткое трехрядное ожерелье из таких же розово-перламутровых бусин. Крупные серьги-люстры тоже с жемчугом. Ей очень шел этот теплый нежный отсвет, но вот для будничного утра многовато побрякушек: на пальцах пять или шесть крупных перстней, крупная жемчужная брошь на платье. Да и вырез не самый скромный. Впрочем, может быть, баронесса собиралась в гости или ждала гостей? Платье из золотисто-розовой парчи явно не домашнее.
Я рассматривала ее аккуратно, стараясь не поднимать глаз. Здесь не принято смотреть в лицо господам, но мне было интересно. Она отвернулась от меня к столу и скомандовала:
-- Бетси, принеси мне отвар.
Одна из горничных кинулась на кухню выполнять поручение, вторая тихо заскользила следом, унося грязную посуду. Дама сидела вполоборота ко мне, подперев рукой подбородок, как бы забыв о моем существовании. А я стояла дура-дурой, не понимая, что делать. Я ей нужна? Или она уже передумала? Минуты тянулись, вернулась горничная и подала ей кубок с питьем.
-- Ступай, Бетси.
Она неторопливо пила, я стояла, недоумевая все больше…
-- Я не потреплю в замке шлюх!
Я даже не сразу поняла, что это она говорит мне, но больше в трапезной никого не было! Ситуация вызвала у меня оторопь. Что-то нужно отвечать или нет?! Оправдываться? Но за что?!
Она встала резко, шагнула ко мне, остановившись буквально в одном шаге, и заговорила:
-- Я не потреплю в замке шлюх!
-- Но, госпожа…
-- Не смей перебивать! Все, буквально все видели, как ты сидела без чепца на улице, трясла своими космами и завлекала лакеев и конюхов! Ты даже христианского почтения к смерти не испытывала, прямо возле покойницы и красовалась!
Я молчала, совершенно не понимая, что нужно отвечать. Может, я и сняла чепец, когда вытирала им лицо от слез. Но я просто этого не помнила. Кроме того, здесь не было такого уж сильного запрета на «обнаженную» голову.
Полотняные чепцы носили только служанки. Горожанки, я сама видела на рынке, зачастую обходились или шапочкой, явно одетой для тепла, или вовсе просто накидывали капюшон на прическу. Может, я чего-то не знаю?! Каких-то сложных тонкостей? Я молчала, готовая даже извиниться, когда баронесса устанет мне выговаривать, но она только распалялась:
-- Ты просто купленная рабыня, и я вправе буду отдать тебя в любое место, если ты позволишь себе еще что-то подобное! В благочестивом доме таким, как ты, не место, а вот в Вольнорке тебя с удовольствием примут в веселый дом на работу! Поняла?!
Она резко сделала шаг вперед и хлестнула меня по щеке, сильно и расчетливо. Я упала, скорее, впрочем, от неожиданности. Меня никто никогда не бил ни в одной из жизней. Похоже, здесь просто не успели это сделать….
Чепец свалился, и заплетенная с утра коса вывалилась на спину. Снизу вверх я глядела на баронессу и поражалась: на ее лице расцвела нежная улыбка! Ноздри точеного носа подрагивали, а прекрасные голубые глаза перестали быть такими строгими. Она была довольна этим проявлением свое власти?! Или она маньячка и ей просто нравится бить людей?!
Стараясь сдержаться, я дышала глубоко-глубоко, открытым ртом, в котором все немедленно пересохло…
