какую-нибудь приятную мелочь.
Хозяйка возилась у плиты, наливая травяной отвар в кружку и подрезая хлеб. Я смотрела на девушку и поражалась: какие тридцать семь? Шутят они, что ли? Телья, как будто не она только что суетилась для дочери, ворчливо проговорила, обращаясь ко мне: -- Тридцать семь годков ей надысь набежало. Не маленькая ить уже! Еще бы и родить успела, а она ить так и провыбирается!
-- Ой, мама! Не ворчи ты, заради всего святого! – добродушно отмахнулась дочь. – Сговорились мы, сговорились. На красный день сватов зашлет.
-- Ох ти мне! – всплеснула руками Телья. – Надобно тесто ставить!
-- Мам, какое тесто?! Пять дней еще есть.
-- Молчи! Много ты понимаешь! Гостинный хлеб ить отлежаться должон!
Понимая, что дочери и матери есть, о чем поговорить, я попросила показать, где мы спать будем. Комнатка крошечная, беленая и чистенька. Две кровати и две табуретки, больше мебели нет. Простыни свежие хозяйка постелила и дверь закрыла.
-- Леста, а сколько тебе лет?
Леста с удивлением глянула на меня, на секунду даже задумалась и сообщила:
-- Девяносто восемь, вроде бы, госпожа. Али девяносто семь?! – она развела руками и призналась: -- Не помню я точно. ___________________
* Курной или чёрной избой называется изба с топкой по-чёрному. Во время топки дым идет из устья печи прямо в помещение, а затем уж выходит или в деревянную трубу-дымницу в потолке, или в открытую дверь. Считается, что в таких избах все было покрыто слоем сажи. Это не совсем так. Точнее, совсем не так. И рушники на стенах белые висели, и посуда на полочках стояла, и стены были чистые достаточно. Закопчёнными были только устье печи и два-три венца под самой крышей. Печь ставилась таким образом, чтобы дым, уже отдавший тепло избе, уходил четко в одном направлении, как раз в дымницу. КПД таких печей был максимально высок, до 95%. Был и еще один плюс в черной топке -- дым выполнял дезинфицирующую функцию, в курных избах никогда не заводились тараканы и клопы.
**Сёрбать – шумно прихлебывать. Можно чай, даже бульон или суп.
К городу мы подъехали ближе к вечеру третьего дня. Дорога между второй деревней, где мы ночевали, и городом была в отвратительном состоянии. Да и сама деревенька не выглядела опрятной. Земли какого-то обедневшего дворянина, который здесь и не появлялся. Следить за ними некому. Прон переживал:
-- Ить разве это дело: вот так-то?! Ежли хозяин недосматривает, так ты народ собери, тебе от господ всякая власть дадена, а ты… -- недовольно ворчал он на местного старосту. Потом раздраженно махнул рукой и определил: -- Шалопут, одним словом…
-- Прон, а что нужно делать, чтобы проехать можно было?
-- Да хоть бы промоины позасыпал щебнем – оно бы и ладно стало. Энтот год хужей, чем прошлый. А следующий еще хужее станется. А потом и вообще не проедем…
Я все больше начинала думать, что со старостой мне повезло. Мало ли, что лицом не вышел, зато по характеру мужик правильный. Не зря же жена его так любит. Был бы для семьи худым хозяином, она бы так на мужа не смотрела. А с лица не воду пить.
Тот самый огромный замок, что я видела с вершины своей башни, сейчас стоял к нам «задом». Он являлся как бы частью высоченной каменной стены, охватывающей город. За все время пути мы встретили только несколько крестьянских возков, едущих по дороге. Прон пояснил:
-- Ить не сезон сейчас. Вот как ярманку будут открывать, туда все поедут, кому требуется. А на торги не накатаешься, да и что там искать-то, на торгах? Разве вот скотина за зиму у кого не убереглась. Ну, вот за ней можно съездить.
Перед городом Прон остановил коней и, ворча, приспособил им под хвост непонятные мешки, достав их откуда-то из-под телеги.
-- Прон, а это что такое?!
-- В городе ить всем так велено делать. Навоз собирают, а потом вывозят. Есть места специальные, чтобы опорожнить мешок можно было. Ежли лошадь нагадит, могут ить и стражу скликать. А это пока разберутся, да пока судья штраф пропишет. Это ж сколь времени уйдет!
Ворота, через которые мы въехали, назывались Старые. Прон рассказывал:
-- Он та башенка, видите, госпожа Розер? Которая на три этажа. Видите? От с нее кадысь город и начинался. Говорят, и ваши земли тогда вовсе не худые были, а очень даже справные. Пра-пра-прадед нашего герцога какой-то своей родне дальней их пожаловал. Вашим, стало быть, предкам. А башня ить была графская, а и графы были -- Энгарды. А потом один из них короля спас: так и стали герцогами. Потом герцоги наши достраивали башню-то, да земли под себя собирали, да людей, да женились выгодно. От оно и вышло – Энкерт! Ну ить и от короны земель тогда добавили, когда спас, конечно. Еще ведь есть города, да и много, но герцоги больше туточки привыкли жить.
-- А ты видел эти города?
-- Нет, госпожа Розер, – равнодушно ответил Прон. – По молодости ить оно, конечно, интересно было бы посмотреть, а сейчас – дела у меня и хозяйство. Какие ить тут города чужие? Зато я герцогов видел, – похвастался староста. – И прежнего видел, вот как вас, и нынешнего.
Эти самые абстрактные «герцоги» интересовали меня мало. Для меня важнее было то, с чем мне придется сталкиваться: цены, инструменты, материалы. Что из овощей здесь растет, как землю обрабатывают. Это все я смогу узнать уже скоро, гуляя по рынку, прицениваясь и разговаривая с людьми.
Старые ворота были крепкими, но довольно узкими. Стража в них стояла, хоть и несколько вялая. Понять их можно: за весь день тут вряд ли больше десятка телег проезжает. Внутри города сам замок опоясывала кольцом еще одна стена, отделяя постройку от жилых кварталов и рынков. Стена не такая уж и высокая, метра три-три с половиной, но
