Я испугалась собственных мыслей, переключила свое внимание на мелодию, но и тут меня ждало потрясение.
Вальс, начавшийся легкой, незатейливой мелодией, звучавшей для обрученных, постепенно, исподволь набирал глубину и краски, пока наконец я не узнала мелодию, которая плыла над паркетом. Мелодию, под которую невозможно было не танцевать, от которой одновременно хотелось и спрятаться, и расправить плечи, мелодию, что делала меня одновременно и беззащитной и храброй. «Петербургские тайны» с Изначальной, привет от прежней, домашней жизни, от которой я сама себя отрезала. Чувство тоски по дому, ощущение собственной чужеродности на этом празднике — все нахлынуло на меня разом, и я почувствовала, что вот-вот позорно расплачусь.
— Мисс Дюбо, — этот, другой Рауль, чуть наклонился ко мне с улыбкой и лукаво произнес, — Вы танцуете с таким лицом, что, боюсь, к концу вальса мое имя окажется вычеркнуто из всех бальных книжек присутствующих дам. Успокойте меня, скажите, что Вы не ставите целью разрушить мою репутацию хорошего танцора?
Я старательно улыбнулась Раулю в ответ, чувствуя, что из-за перехватившей горло судороги не могу дышать. Этого оказалось достаточно, чтобы сильные мужские руки сократили расстояние, разделяющее нас в танце, даря неожиданное ощущение защищенности.
— Мисс Дюбо, что-то случилось? Вам нехорошо? Душно? Возможно, нам стоит выйти на веранду, чтобы Вы могли побыть на воздухе? — В голосе этого, другого Рауля, была забота и беспокойство.
Я поняла, что цепляюсь за своего партнера, и ничего не могу с этим поделать.
— Я немного устала, — наконец-то смогла выдавить я. — Не стоит беспокоиться, все уже в порядке.
Остаток вальса мы протанцевали молча, улыбаясь друг другу, и моя улыбка становилась все более естественной. «Странно, — думала я, — меня, фактически, обнимает чужой мужчина, который испортил мне несколько последних лет, а я не только не чувствую злости или дискомфорта, но и не хочу, чтобы танец заканчивался, и он отпускал меня».
Вальс окончился, танцующие пары расступились, оставляя в центре обрученную пару. По залу прокатились, набирая звук и силу, аплодисменты. В эту минуту жених и невеста были особенно красивы: смущенная Нэсса и Шеффилд, подносящий к губам её руку. В зале зашумели, заговорили, зашуршали платьями, послышался звук отодвигаемых кресел. Никто не торопился на свои места, все, как и перед началом бала, прогуливались по залу либо собирались небольшими компаниями. Через некоторое время появился мажордом с объявлением о том, что ужин подан, и все гости, парами, по знатности и старшинству, двинулись в столовую. Девушек, что танцевали вальс, сопровождали их кавалеры по танцу — я со своим волнением уже успела позабыть, почему вальс перед ужином выделяется среди других танцев, и сейчас была даже немного рада, что отдала его Раулю. Совсем чуть-чуть, где-то в глубине души.
Ужин был накрыт в сверкающем позолотой зале с колоннами, залитом светом многочисленных, искрящихся хрусталем люстр. Я вздохнула: если это на самом деле «У нас сегодня все по-простому» по Мейферским меркам, то я боюсь даже думать, как выглядит официальное мероприятие.
Штрихом, говорившим о неофициальности мероприятия, были круглые столики, расставленные в зале перед возвышением, на котором расположились хозяева и почетные гости — чета Уилксов и чета Файрфаксов. За нашим столиком уже расположились тетушка и баронесса в компании двух мужчин, вставших при нашем приближении. Худощавый и высокий кавалер баронессы был смутно знаком мне по прогулке в парке. Сегодня он был одет весьма консервативно — черный фрак, белоснежные рубашка и жилет, заколотый серебряной булавкой галстук, завязанный весьма аскетичным узлом. Второго мне представили в перерывах между танцами, и офицера в черном парадном мундире с золотыми эполетами было сложно не запомнить. Породистое лицо, светлые волосы, «военные» бакенбарды — нет, не легкий намек, как у Шеффилда, а густые, франтоватые, заходящие на щеки — и, самое главное, внимательный умный взгляд карих глаз. Теперь, приближаясь к своему месту, я украдкой разглядывала его. Не стар, но и назвать молодым его было нельзя — он был в том самом «расцвете сил», когда можно назвать любой возраст между тридцатью и сорока пятью годами и как попасть в цель, так и ошибиться на несколько лет в любую сторону. Идеально сидящая парадная форма выгодно подчеркивала фигуру, и выделяла её обладателя из «гражданских», больше всего походивших на раскланивающихся, лоснящихся пингвинов в своих фраках. Увы, меня поймали «на горячем» — офицер перехватил мой взгляд и, улыбаясь уголками губ, вскинул вопрошающе бровь. Пристыженная, я заставила себя прекратить пялиться на постороннего мужчину, и отвела взгляд. Будто почувствовав мое настроение, Рауль чуть заметно сжал мои пальцы, помогая сесть в кресло, и этого простого знака внимания оказалось достаточно, чтобы я пришла в себя.
Два пустующих места, как объяснил Рауль, успевший прочитать таблички, предназначались чете Ванье, и я тихо вздохнула — сейчас мне очень не хватало обаятельной болтушки Элен, умевшей завязать разговор. Я же чувствовала я себя в компании двух незнакомцев весьма скованно. Впрочем, Мейфер не был бы Мейфером, если бы уже к супу у нас не завязался легкий и живой разговор, впрочем, довольно быстро распавшийся на два. Тетушка и баронесса обсуждали что-то весьма животрепещущее с мужчиной во фраке, который капитулировал еще на первых минутах и сейчас возражал им, скорее, по привычке. Полковник Поль Пестель, оказавшийся действительно потомком тех самых Пестелей и названный в честь своего декабриста-пра-пра-пра… — деда, рассказывал историю своей семьи. Это был весьма увлекательный рассказ, и я с восторгом слушала мужской красивый, немного грассирующий голос. Рауль время от времени добавлял к рассказу какие-то подробности или замечания, и это было еще одной неожиданностью: я не могла и предположить, что Раулю, которого я знала, интересна история.
К концу ужина, так напоминающего один из приемов в поместье Изначальной (если не брать в расчет одежду и титулы присутствующих) я поняла, что волнения давно нет, а мне действительно нравится и этот легкий разговор, и танцы, и пестрота нарядов, и блеск украшений. Особенно меня порадовало то, что придерживаться казавшегося невыполнимым правила этикета «есть, как птичка» — очень просто. Пробовать новые, непроверенные блюда я не рисковала, а тех, что я смогла опознать и решилась попробовать, было весьма немного. Так что к моменту, когда Пиковая Дама поднялась, и решительно вывела всех дам в гостиную, я чувствовала удивительную легкость и веселье. К счастью, пока мужчины за закрытыми дверями курили сигары (боже, благослови современную систему принудительной вентиляции) и дегустировали портвейн, а кто-то из дам терзал рояль, аккомпанируя очередному «жестокому романсу», в котором надрыва было в несколько раз больше, чем попадания в мелодию, мы с Нессой удачно устроились в уголке. Мне пришлось несколько раз подряд пересказать ей, как обручение выглядело со стороны. Бесспорно, в кабинете графини уже наверняка есть запись этого вечера с нескольких камер, и Несса сможет пересматривать их раз от раза, но кто, как не подруга, может рассказать, как именно на невесту посмотрел Нэйнн, как растрогалась графиня и даже как Анжела, в очередной раз за вечер, не смогла удержать лицо.
А потом снова были танцы, от которых мое хорошее настроение постепенно превращалось во что-то большее. Даже то, что неловкий партнер наступил мне пару раз на ногу во время контрданса — ничуть не испортило моего хорошего настроения. В Редлиф я возвращалась настолько переполненной впечатлениями, что не могла усидеть во флайбусе на одном месте, ерзая и крутясь на сидении так, что бедный мистер Файн, отодвигаясь каждый раз чуть дальше, был вынужден вжаться в дверцу. А попрощавшись с Раулем и баронессой в холле, и отдав Сандерсу ротонду, я не выдержала, и, подобно Элизе Дуллитл из старого гала-фильма, начала пританцовывать, поднимаясь по лестнице, и петь её арию: «Я танцевать хочу, я танцевать хочу». В спальне Пруденс стоило больших трудов уговорить меня стоять на месте, и не мешать раздевать меня и разбирать прическу — я рвалась танцевать, и была готова на любого партнера: и на сопротивляющуюся танцам, смеющуюся Прю, и на пару подушек-думочек, и на собственный халат. В этот вечер я засыпала с улыбкой.
